— А что ты будешь делать, когда место на коже закончится? — со смехом спросил Фридрих.

— Много места уже не понадобится, — не задумываясь ответил Кальссон. — Думаю, это последняя.

На камне стало тихо.

— Ты думаешь… ты скоро окуклишься? — осторожно спросил Фридрих.

Кальссон кивнул, стараясь улыбаться.

— Может, через пару дней, может, через неделю или около того… Это довольно странное ощущение. На меня то и дело накатывает желание повиснуть на какой-нибудь ветке и больше не двигаться. И постоянно кажется, что нужно сбросить кожу, что на мне какая-то броня, которая ограничивает каждое движение. Пока что я довольно подвижный, могу завязаться узлом. Но голова говорит мне: у тебя есть броня, есть суставы, так что, пожалуйста, пользуйся ими и прекрати скручиваться червем.

— Ох, мне это знакомо, я ведь тоже когда-то был личинкой, — сказал Брумзель, пытаясь его успокоить. — Перестаешь понимать, что к чему! Но потом все проходит, и снова начинает складываться стройная картина.

— А знаете, что самое ужасное? — Кальссон широко распахнул глаза. — У меня сейчас две дюжины ног, а голова говорит мне: ног у тебя всего шесть! Даже при ходьбе нужна полная концентрация. А это чувство, когда хочешь взмахнуть крыльями, а крыльев-то у тебя и нет! Даже говорить об этом не хочу!

— Ужасно. Это нужно просто перетерпеть, — сказал Брумзель, качая головой.

— А ты разве не рад? — попытался приободрить Кальссона Фридрих. — Скоро ты сможешь летать. Сверху все смотрится гораздо круче. Да и выглядеть ты будешь намного лучше, чем сейчас.

— Спасибо большое! — сказал Кальссон и ткнул себя лапкой в толстую зеленую складку.

— Превращения бояться, правда, не стоит, — снова вмешался Брумзель. — Это не больно. К тому же все время будет тепло и уютно.

— Да не боюсь я превращения! Меня раздражает только бабочка, которой я после него стану! — проворчал Кальссон. — Как ей только в голову пришло стать мной!

— М-да, кем она вообще себя возомнила? — сказал Фридрих, которому беспокойство Кальссона казалось несколько преувеличенным.

Но Кальссону смешным это не показалось.

— У меня тут серьезный кризис идентичности, а ты надо мной смеешься! Может, я забуду всю свою предыдущую жизнь! Но тебе-то что, с тобой такого точно не случится!

— А я даже не знаю, было ли у меня что забывать, — вслух задумался Брумзель. — Я же был заперт в соте. Там смотреть, кроме стенок, было не на что. Да, если задуматься, детство у меня было скучное…

Фридрих попытался внести в беседу немного оптимизма:

— Я уверен: кем бы ты в итоге ни стал, ты все равно останешься собой.

— Ну, тебе легко говорить, — обиделся Кальссон. — А я даже не знаю, в какую бабочку я превращусь. В ночную или в дневную? И какого цвета? Может, я стану розовым. А розовый цвет я совсем не люблю.

— Ну, вообще-то большинство бабочек вовсе не розовые, — возразил Фридрих.

— К тому же Фридрих тоже розового цвета. Если что, будете розовыми вместе, — успокоил Брумзель, отпивая кофе.

Но пик кризиса идентичности у Кальссона приближался гораздо быстрее, чем они думали. Уже на следующее утро его едва удалось вытащить из спальника. Встряхивание и холодная вода помогли далеко не сразу, а когда он наконец все-таки встал на ноги, как будто послышался хруст суставов. При том что суставов у него пока не было.

— Мне сейчас нужно на дерево, — объявил Кальссон, мигая полуоткрытыми глазами. — Потому что потом я уже не сумею!

Фридрих сглотнул. Он-то думал, что Кальссон проведет с ними еще по крайней мере пару дней. А оказалось, что у него нет времени даже позавтракать вместе. Он и кофе пить отказался.

— Не, не, уже слишком поздно, — сказал он и поплелся куда-то мимо них. — Пути назад нет. Все, что нужно, у меня есть. — С этими словами он встряхнулся и начал карабкаться вверх по корню дерева. — Осталось только найти себе местечко. Божечки мои, сил-то совсем нет. Спать-то как хочется! Но сначала нужно еще спрясти кокон. А потом… Ох, как я рад, что скоро засну! — сказал он, уже вползая на ствол дерева.

Фридрих с Брумзелем разожгли костер и молча наблюдали, как Кальссон с трудом ползет и ползет вверх. Добравшись до первой толстой ветки, он остановился.

— Как думаешь, это надежное для него место? — тихо спросил Фридрих.

— Не знаю.

— А как ты считаешь, он узнает нас, если мы вдруг снова встретимся? — грустно спросил Фридрих.

— А ты думаешь, мы еще его увидим? — мрачно спросил в ответ Брумзель. — Шансы невелики.

Оба с тоской смотрели вверх, туда, где Кальссон уже начал плести себе кокон. При этом он так громко пыхтел, что его было прекрасно слышно и под деревом. На вопросы он больше не отвечал — настолько был занят. Начав с одного края, он медленно сооружал вокруг себя толстый кокон. В какой-то момент он был уже весь в плотной паутине из белых нитей, но продолжал усердно вить кокон дальше. Наконец, когда под этой оболочкой его уже почти не было видно, дошла очередь до шлема — Кальссон его просто сбросил вниз.

Брумзель с Фридрихом молча смотрели вверх. Фридриху давно расхотелось завтракать.

— Эй, поосторожней! Ты же мог шлемом в нас попасть! — нехотя крикнул он, но Кальссон и на это не ответил. Под белой поверхностью кокона больше никакого движения заметно не было.

— Безопасно ли оставлять его здесь? — На секунду Фридриха посетила безумная мысль — снять Кальссона с дерева и взять с собой. Но тут же ему стало ясно, что это не получится.

— Он в большей безопасности, чем мы, — вздохнул Брумзель. — Ни муравьи, ни шершни с осами уж точно не заинтересуются каким-то неприметным коконом. Полетели отсюда.

Они накрыли байк ветками, чтобы он не привлекал внимания. Фридрих держался, но в душе чувствовал какую-то ужасную пустоту. Бросив последний взгляд на висевший над ними кокон, который постепенно начинал коричневеть, он влез Брумзелю на спину, и они двинулись дальше на север.

Весь день они летели молча. Воздух становился холоднее. Они пролетали над горными озерами и водопадами. В начале вечера устроили привал, и Фридрих развернул карту.

— Над этим озером мы пролетели полчаса назад. Значит, мы совсем уже близко к границе льдов, — заключил он.

— Дай-ка взглянуть! О да, мы скоро увидим глетчер Грюндхильды, — обрадовался Брумзель. — Успеем до наступления темноты, если поторопимся!

И действительно, скоро глетчер появился на горизонте. Но на небе стали собираться тяжелые дождевые облака, так что они решили поискать место, чтобы переждать дождь. При грозе в горах сам Брумзель не хотел лететь дальше. Они разожгли костерок под выступом скалы, завернулись в одеяла и уселись под утесом с видом на снега и длинные ледяные языки, покрывавшие дальние горы.