Король задумался.

— Ганновер и Кассель, — после паузы сказал он, — отказались примкнуть к нейтральному договору. Теперь, когда решено привести в действие союзные войска, об этом, конечно, более не может быть и речи. Но принятые ими полумеры, во всяком случае, доказывают, что они не осмеливаются окончательно объявить себя нашими противниками. Я намерен еще раз обратиться к ним с запросом и дать возможность свернуть с опасного пути, по которому они идут.

— Но, Ваше Величество, — заметил граф Бисмарк, — мы таким образом потеряем много времени, а оно нам теперь чрезвычайно дорого.

— Будьте покойны, любезный граф, — возразил король, — мы не станем терять времени понапрасну. Период сомнений и колебаний прошел, настала минута действовать. Мне более нечего ни раздумывать, ни выбирать!

Граф Бисмарк с облегчением вздохнул.

— Но для успокоения совести, — продолжал король, — я хочу еще раз обратиться к моим братьям с последним предостережением. Богу известно, — прибавил он, — как мне тяжело идти против них. Воззвание, которое предлагает им присоединиться к нам ввиду предполагаемых реформ в союзе и в то же время гарантирует за ними их владения, находится в руках посланников — не так ли?

— Точно так, Ваше Величество, — отвечал министр‑президент.

— Телеграфируйте немедленно предписание вручить кому следует это воззвание, и пусть потребуют на него ответ непременно сегодня же вечером.

— Предписание будет отправлено немедленно, — заверил граф Бисмарк. — Но что, если воспоследует отказ или — что гораздо вероятнее — уклончивый ответ? — спросил он, устремив на короля пытливый взгляд.

Король Вильгельм с минуту помолчал. Лицо его приняло выражение решимости, и он, прямо взглянув министру в лицо, отвечал:

— Тогда пусть посланники объявят войну.

— Да здравствует король! — громко воскликнул граф Бисмарк с сияющим лицом.

— То же самое сделайте и в отношении Дрездена, — добавил король.

— В отношении Дрездена?! — воскликнул граф Бисмарк. — Неужели Ваше Величество полагает, что господин фон Бейст…

— Я не имею никаких дел с господином фон Бейстом, — гордо возразил король, — но хочу еще раз протянуть руку королю Иоанну. Если это окажется бесполезным, не на меня падет вина за последствия.

— В таком случае, — заметил граф Бисмарк, — я буду просить Ваше Величество немедленно отдать приказ о военных действиях, которые окажутся необходимыми тотчас по объявлении войны.

— Я призову Мольтке и сделаю нужные распоряжения, — кивнул король.

— Смею ли я обратить внимание Вашего Величества на один пункт? — спросил граф Бисмарк.

Король вопросительно на него посмотрел.

— Генерал Мантейфель возвращается со своими солдатами из Голштинии, — сообщил граф Бисмарк. — Он имеет от Ганновера разрешение на проход в Минден. Его авангард стоит перед Гарбургом, расположенные на Эльбе суда находятся в его распоряжении. В Гарбурге нет гарнизона, и он легко может быть осажден. Если мы объявим войну Ганноверу, то для нас весьма важно завладеть Гарбургом с ходу, в противном случае нам пришлось бы потерять много времени. Мне кажется, что для нас было бы весьма полезно, если б Ваше Величество приказали генералу Мантейфелю немедленно осадить Гарбург. Он имеет на то полное право, так как получил от ганноверского правительства позволение на проход. Примет Ганновер наше предложение — генерал Мантейфель спокойно продолжит путь, отвергнет — и у генерала в руках останется весьма важная позиция и железная дорога.

Король, внимательно выслушав графа Бисмарка, с улыбкой кивнул головой:

— Вы правы! Хорошо иметь министром человека, который кое‑что смыслит также и в военном деле. Пошлите приказ.

— Прошу у Вашего Величества позволения удалиться, — сказал министр‑президент, — чтоб скорее привести в исполнение ваши приказания.

Он сделал движение, чтоб уйти.

— Какие известия из Парижа? — спросил неожиданно король.

Граф Бисмарк остановился. Лицо его омрачилось.

— Бенедетти, Ваше Величество, против обыкновения, молчит, — сказал он. — Зато граф Гольц уведомляет, что в Париже готовятся энергично действовать. Ему ясно дали понять, что император намерен принять сторону Австрии, если мы не поспешим сделать решительного шага. Я имею основание думать, — прибавил он, — что там ведутся скрытые переговоры насчет Венеции, чтоб в последнюю минуту сыграть с нами злую шутку. Мне это сообщает из Вены доверенное лицо. Граф Узедом тоже говорит, что весьма недоволен положением Италии. Впрочем, — продолжал министр менее озабоченным тоном, — все эти интриги меня мало тревожат. В Вене еще не хотят уступить и потому нарочно говорят так громко. А что касается Флоренции, то я послал туда инструкцию быть настороже, не дремать и работать заодно с нами.

— Но чего хочет император Наполеон? — настаивал король.

— Половить рыбу в мутной воде, — отвечал граф Бисмарк со свойственной ему откровенностью. — Но если он нас торопит, то нужно полагать, ему не везет. Я сделал Бенедетти запрос насчет таинственных сношений между Парижем и Веной. Он уверяет, что ничего не знает, но во всяком случае донесет в Париж, что мы еще далеко не оглохли на оба уха.

— Мне этот союз с Италией никогда не нравился, — задумчиво произнес король, — хотя я признаю его полезность. Грустно, что дела приняли такой оборот! Гораздо охотнее выступил бы я, как в былое время, заодно с Австрией против совершенно иного врага!

Граф Бисмарк с озабоченным видом всматривался в помрачившееся лицо короля.

— А если б дела не приняли такого оборота, — живо заговорил он, — Ваше Величество не мог бы взять на себя почин освобождения Пруссии — этого прекрасного, благородного государства, созданного вашими предками, от оков, в какие ее заковали зависть и недоброжелательство европейских держав с Австрией во главе. А между тем эта Австрия никогда не была немецким государством. Германия постоянно служит только ступенью для ее честолюбивых замыслов, и она всегда была готова изменить нам, продать нас и раздробить. Нет, Ваше Величество, я радуюсь, что настала наконец минута действовать и что королевскому орлу предстоит высоко парить в воздухе. Nec soli cedit[64] — гласит его девиз, и к солнцу поднимется он, хотя бы путь туда лежал ему сквозь грозные тучи. Пруссию и Германию ожидает блестящая будущность, и я горжусь тем, что мне выпало на долю идти об руку с творцом этой будущности.

Ясные глаза короля Вильгельма задумчиво покоились на оживленном, взволнованном лице министра. Радостно сверкнули они, когда граф так смело, с такой уверенностью произносил пророческие слова. Но вдруг король опустил глаза и тихим голосом произнес:

— Как угодно Богу!

Граф Бисмарк с умилением смотрел на государя, который, будучи облечен таким величием, выказывал так много простоты и смирения. Он как будто был удивлен, слушая могущественного монарха, который накануне страшной, решительной борьбы всю свою надежду, все свое честолюбие, всю тревогу выразил в этих трех простых словах.