Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А уж как нас он удивил, – выдохнула Алина, – не передать словами.
Вероника уехала, а мы некоторое время не могли сдвинуться с места, настолько информация шокировала нас. Откуда у Куропаткина такая тяга к художественному наследию великого мастера? Неужели он имеет отношение к украденным рисункам?
– Что будем делать? – спросила Степа.
– Не знаю, что и сказать, – растерялась я. – Мы к Вене всегда как к родному относились. Столько лет дружить, и не узнать до конца человека? Это недоразумение! Просто так совпало. Не мог он!
– Мог, не мог…Что уж теперь гадать. До взлета молчим, чтобы не вспугнуть, а потом будем действовать, – велела Алина и, поддавшись эмоциям, запричитала: – Ах, Веня, Веня, я ведь тебе самое дорогое доверяла – свои волосы.
Когда мы вошли в здание аэропорта, регистрация на наш рейс уже была объявлена, но группа и не думала продвигаться к стойке – люди плотным кольцом окружали Софью Андреевну и Леопольда Ивановича. Софью Андреевну наперебой спрашивали, как все случилось, не видела ли она, кто подошел к ней сзади, и как она в настоящее время себя чувствует.
– Слава богу, обошлось. Голова еще кружится, а так ничего. Спасибо Леопольду, он меня все время поддерживает.
Краюшкин и впрямь стоял, крепко вцепившись в локоть Софьи Андреевны.
Мы поздоровались с Софьей Андреевной и Леопольдом, пересчитали туристов – все были на месте – и пригласили на регистрацию.
– Пройдем паспортный контроль, и можно будет расслабиться, – зашептала мне в ухо Алина. – Из накопителя никуда не убегут.
Пропустив всех вперед, я последняя регистрировала билет. Хотела было уже идти за Алиной к пограничникам, но на всякий случай обернулась, чтобы посмотреть, не забыл ли кто в спешке свои вещи.
– Я думала, что сюрпризы на сегодня закончились, – прошептала я онемевшими губами, упершись взглядом в спешащую к стойке женщину и орущую на весь зал по-русски: «Подождите!».
К нам направлялась Лика Иванова собственной персоной.
– Господи Иисусе. Алина, – окликнула я подругу. – Смотри.
Пока мы стояли каменными изваяниями, к нам приближалась Лика. У нее было такое лицо, что врагу не позавидуешь.
– Успела. Билет мой и паспорт у вас? – с претензией спросила она.
– Ликочка, – икнула Алина и, бросив взгляд на уезжающий по транспортерной ленте Ликин чемодан, добавила: – А мы…мы тебя уже погрузили.
– Вы что пьяные? Кого вы вместо меня погрузили?
– Да кто ж его знает, – залепетала я, представив, как Лика, получив багаж, вскрывает урну неизвестно с чьим прахом.
– Нет, вы вообще молодцы! Заперли меня в больницу и забыли! Хотя бы раз вспомнили!
– Мы вспоминали, мы приезжали, мы проведывали, – оправдывалась Алина.
Степа, которая вернулась с полдороги, смотрела на Лику и кивала, как китайский болванчик. Я между тем лихорадочно рылась в сумке, искала Ликин паспорт и билет. Хорошо, что мы не успели билет сдать, а про паспорт я и вовсе забыла.
– Вот! Нашла! Билет и паспорт, – воскликнула я. – Чемодан мы записали на мой билет. Все вещи в целости и сохранности.
– Да? – она окинула меня недоверчивым взглядом, взяла паспорт и протянула его девушке за стойкой.
Странно, что, осознав реальность существования Лики Ивановой ни я, ни Алина, ни Степа особой радости не испытали. В голове царило непонимание происходящего и досада от ощущения, что нас кто-то обвел вокруг пальца.
– Лика, – Степа набралась смелости, чтобы спросить, – а нам сказали, что ты умерла. Это ошибка, да?
– Вы точно пьяные! Не верите? Можете, потрогать! – разрешила она.
Я коснулась ее руки. Рука была осязаемой и теплой. Лика взяла со стойки свой билет и направилась к пограничникам. Мы побежали за ней. Все наши уже были на нейтральной территории.
Появление Лики было встречено гробовым молчанием. Она, как ни в чем не бывало, дошла до кресел и плюхнулась аккурат напротив соотечественников, которые начали перешептываться.
Чтобы взять ситуацию под контроль, Алина радостно завопила:
– Произошло недоразумение! Лика, наша дорогая Лика жива!
– А мы-то думаем – кто перед нами?? – проглотив ком в горле, прохрипел Леопольд Иванович.
Он не бросился целовать и обнимать Лику, только еще крепче ухватился за Софью Андреевну. Рядом с ним было свободное место, и я села.
– Леопольд Иванович, вы рады, что дочь жива? – наклонившись к нему, спросила я.
– А она умирала? – огорошил он меня вопросом.
– Значит, вы знали, что Лика не умерла? – пришел черед мне удивиться.
– Нет, конечно же. Откуда мне знать?
– Понимаю. Отцовское сердце подсказало?
Он отодвинулся от меня.
– Вы вообще о ком говорите?
– Я? О вашей дочери, Лике Ивановой. Леопольд Иванович, я все знаю. Можете не ломать передо мной комедию.
– Простите, но мне пока не ясно, кто из нас двоих ломает комедию.
– Скажите, что не ради дочери поехали в Италию? Не отпирайтесь, я все слышала. Вы жаловались на жизнь Оскару.
– Какому Оскару? – не вспомнил своего итальянского собутыльника Леопольд Иванович. – Но, немного подумав, он подтвердил: – Да я поехал из-за дочери, – а потом, заглянув в мои глаза, выражавшие крайнюю степень замешательства, счел своим долгом добавить: – Но Лика – не моя дочь.
– Не ваша?
«Неужели я опять все напутала?» – думала я, косясь на Алину. Та стояла, нависнув надо мной и Краюшкиным, и старалась не упустить ни одного слова из нашего разговора.
– А кто, кто ваша дочь?
– Да вот же она, – он кивнул в сторону выходящих из магазинчика Катю и Вовика. – Катька! Папу даже на свадьбу не позвала. Обиделась…
– Катя? Катя Деревянко?
Молодожены приближались к нам. Лику они еще не видели и, очевидно, не ожидали увидеть. Когда до кресла, на котором сидела Лика, оставалось метра два, не больше, Катя остановилась как вкопанная. Она не верила своим глазам и, если бы в этот момент Лику не окружали люди, подумала бы, что та ей только кажется.
Лика, заметив Деревянко, поднялась и сделала шаг навстречу.
– Ну? Не ожидали увидеть? Что вы мне в вино всыпали? Снотворное? Клофелин? Хорошо поживились? У меня в чемодане было две тысячи евро, – предупредила она. – К сожалению, там ли они, я смогу проверить только, когда прилечу.
– Лика, мы ничего не брали, – отчаянно завертела головой Катя. – Мы же с тобой пили, ели. Может, конфеты были не свежие, и ты ими отравилась?
– Ну и дрянь же она, – в сердцах воскликнул Краюшкин. – как пить дать на мои конфеты гонит! Я в тот вечер Лике конфеты презентовал. Сначала отчитал ее за то, как она Софье Андреевне ответила, а потом подумал, что лучше худой мир, чем ссора и подарил ей конфеты. Мои конфеты не свежими быть не могут! Ими отравиться нельзя! Врет она! Меня подставить хочет. Послал же мне бог дочечку.