товарищи! Пусть знают банды насильников, что везде на своем пути они встретят самое решительное сопротивление, пусть знают, что лишь через наши трупы войдут они в столицу Украины»…

С каждым часом в городе создавалось все более и более неустойчивое положение. Распоряжения Советских органов почти не проводились в жизнь. Служащие не являлись на работу. Тюремный караул наполовину покинул посты, и арестованные контрреволюционеры и бандиты беспрепятственно покидали места заключения.

Ползущие отовсюду слухи, что к Киеву спешно подходят громадные германские силы, создавали крайнее напряжение в городе и полную неуверенность в завтрашнем дне. И достаточно было самого незначительного повода, как пожар двух вагонов со снарядами на пассажирском вокзале 26 февраля, часов в 12 дня, чтобы по городу моментально разнеслись слухи, будто подошли германские войска и начался обстрел города. Эти сообщения вызвали невероятную панику в городе, которая не замедлила отразиться и на руководящих советских органах.

Президиум Киевского Исполкома Совета Р. и С. Депутатов потребовал точной информации о положении на фронте, но так как точной информации Советское правительство дать не могло – сведения о продвижении германских сил были крайне сбивчивы, – то товарищи поставили вопрос о том, сколько дней Советское правительство может гарантировать пребывание в Киеве.

Созвали экстренное расширенное заседание Народного Секретариата с президиумом ЦИК, президиумом Исполкома и секретариатом Киевского партийного Комитета. Ввиду экстренности созыва, собрание получилось крайне неполное. Вызвали т. Коцюбинского – военного комиссара – и потребовали информации о положении на фронте.

Сообщение т. Коцюбинского[86] сводилось к следующему:

Отряд т. Чудновского стоит на участке Ирпень, взорвал мост через реку Ирпень и защищает переправы. У противника значительно сильней артиллерия, устоять трудно, но пока наши держатся хорошо. Линия Фастов – Киев нам не угрожает, германские войска по ней не пойдут, так как по ней двигаются массы наших войск, отступающие с фронта, и быстро пробиться германским войскам нет возможности. Хуже обстоит с Житомирским шоссе: здесь наши силы невелики, а отсюда нужно ожидать главного удара. Наша разведка, на протяжении 30 верст от города, противника еще не обнаружила, но сюда необходимо послать подкрепление; в моем же распоряжении сил нет, и если районы не дадут людей, то послать пока некого. На вопрос т. Скрынника: «За сколько дней военные власти могут поручиться?», т. Коцюбинский заявил, что на это трудно ответить: «Будет зависеть от активности противника, и получим ли мы силы для подкрепления. Если районы не дадут людей и Харьков не вышлет тех отрядов Червоного Казачества, которые уже там сформированы и вызваны сюда, а противник ударит со стороны Житомирского шоссе, то нам удержать Киев имеющимися силами будет крайне трудно».

После заслушания этой информации, не ожидая возвращения товарищей, поехавших выяснить причины взрыва, приняли решение о спешной эвакуации ценностей Государственного Банка и переезде Советского Правительства в Полтаву[87]. Заседание длилось не более ½—¾ часа.

Сейчас же Киевский парткомитет дал распоряжение всем ответственным советским и партийным работникам Киева эвакуироваться в Полтаву. Когда товарищи возвращались с вокзала, то на пути встретили мчавшихся на вокзал членов Киевского Исполкома. Все объяснения т. Гамарника – секретаря парткомитета, – что нет причин для такой спешки, не возымели действия, товарищи основывали свой спешный отъезд на постановлении расширенного заседания Народного Секретариата.

Отсутствовавшие члены Народного Секретариата, узнав о состоявшемся постановлении, потребовали срочного заседания Народного Секретариата и президиума ЦИК, где поставили вопрос о пересмотре принятого решения: не возражая против решения эвакуировать ценности и переезда правительства, самым решительным образом опротестовывали отъезд киевлян и требовали планомерной эвакуации и немедленного прекращения панического отъезда, указывая, что причин для спешного отъезда нет и что это решение было принято под влиянием паники, созданной поджогом на вокзале.

Большинство присутствовавших ранее на экстренном заседании и принимавших участие в решении вопроса об эвакуации доказывали, что киевские товарищи неверно истолковывали принятое решение, так как ни одного слова не говорилось о том, чтобы сию же минуту уезжать. Решено было принять меры к прекращению панической эвакуации и задержать отъезд киевлян. Но в это время получилось сообщение, что весь Киевский Исполком и парткомитет уже уехали 6-часовым поездом в Полтаву. Тогда вслед им была отправлена телеграмма с предложением немедленно возвратиться в Киев.

Весть об отъезде Исполкома Совета быстро разнеслась среди обывателей, и положение в городе создалось настолько неустойчивое, что дальнейшее пребывание Советского правительства являлось совершенно невозможным. И президиум ЦИКа, и Народный Секретариат переехали из занимаемого помещения в поезд. В городе остались только три члена Народного Секретариата (народные секретари по военным делам, внутренним и финансовым) и т. Виталий Примаков. Товарищи Коцюбинский и Ауссем занялись собиранием разрозненных отрядов Красной гвардии и розыском вооружения, т. Примаков со своим небольшим отрядом Червоного Казачества поддерживал порядок и охрану в городе, а тов. Е. Бош принимала бесконечные делегации и демонстрировала власть, а вернее, безвластие в городе.

Исполком Киевского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов уехал 26 февраля, не созвав пленума Совета и не уведомив его о своем отъезде. Товарищи так торопились с отъездом, что бросили все, как было; даже винтовки, хранившиеся в подвалах дворца, где находился Исполком, не были сданы и оставлены без всякой охраны. Только члены Исполкома, работавшие в Банке, выполнили свои задания и эвакуировали все ценности и бумаги.

Ужасную картину, – картину панического бегства, представлял на другой день дворец – помещение Исполкома… Обыватели моментально узнали об оставленных винтовках и с утра 27 февраля валом повалили в здание Исполкома на разграбление оружия. Только часов в 12 дня, когда сообщили в Народный Секретариат, эта грабиловка была прекращена, и оставшиеся винтовки перевезены в Штаб. Неорганизованный, панический отъезд Исполкома резко подчеркивался положением на заводах. Хотя рабочие были охвачены не меньшей тревогой и прекратили работу, но они заперли предприятия и организовали свою охрану с постоянной сменой караула.

На другой день после отъезда Исполкома (27 февраля) меньшевики и бундовцы экстренно созвали пленум Совета Рабочих и Солдатских депутатов. Наша фракция Совета не знала об отъезде Исполкома, но увидев, что на заседании он отсутствует, и пленум открывают меньшевики и бундовцы, бывшие в Исполкоме в период Центральной Рады, забила тревогу и срочно вызвала членов Народного Секретариата, оставшихся в городе. В Совет мы приехали в момент, когда бундовец М. Рафес сообщал о бегстве Советского правительства и Исполкома Киевского Совета и предлагал избрать новый Исполком. Зал Купеческого собрания, где происходил пленум, был буквально сверху донизу забит рабочими, и к трибуне невозможно было протиснуться. Мы остановились у входа. Но в это время раздался голос: «Приехали члены Советского правительства», и весь Совет, как один человек, поднялся с мест и