Выпускаю энергию на волю, но вместо того чтобы зажечься, как костер, искра просто возвращается внутрь меня и гаснет.

Нет.

Перевожу взгляд на второе запястье и встречаюсь взглядом с красным камушком, которым Серафима связала меня в Уайтхолде.

Я разочарованно рычу и дергаюсь настолько сильно, насколько мне позволяют веревки. Торн стоит рядом и, не говоря ни слова, наблюдает за моей истерикой. Когда я устаю, то прекращаю бесполезные попытки освободиться. Тяжело дыша, обращаю к нему взгляд. Он стоит передо мной, хладнокровный и собранный, словно глыба льда. Истинный принц зимы, лишенный каких-либо эмоций и эмпатии.

– На самом деле мне бы хотелось, чтобы ты была рядом, в своей ипостаси. Но ты снова и снова продолжаешь делать неправильный выбор. Поэтому сейчас мы там, где мы есть. – Он разводит руки в стороны.

– Если это так, к чему тогда все эти разговоры сейчас? Ты уже получил то, чего хотел, что еще тебе от меня нужно?

Кажется, Торн озадачен моим вопросом, и я понятия не имею почему. В чем смысл этой беседы? Ему хоть немного, но пришлось постараться, чтобы ограничить влияние Серафимы и позволить моему подсознанию взять верх. Но ради чего? Просто хотел, чтобы кто-то выслушал его дьявольский монолог?

Отвернувшись от меня, он обходит стол и подходит к окну. Стоя спиной ко мне, засовывает руки в карманы джинсов. Белая футболка на плечах немного натягивается, когда он горбится. Это, конечно, очень странное стечение обстоятельств, но я впервые вижу Торна таким человечным. Сейчас он кажется даже… уязвимым.

Возможно, я выбрала неправильную тактику. Возможно ли отговорить его от этого плана? Может, он вернул меня потому, что какая-то часть его души не хочет совершать зло? Мне всегда казалось, что в Торне борются две противоположности; возможно ли, что я была права все это время?

– Торн. – Я стараюсь говорить как можно мягче и спокойнее. – Это неправильно. Все это. Где-то в глубине души ты это знаешь и не хочешь устраивать ад на земле. У тебя не было возможности узнать, что есть и другой вариант, но твой выбор – не единственно верный. Ты можешь пойти и по другому пути.

Его мышцы напрягаются, а затем снова расслабляются. Он встает вполоборота ко мне, теперь я могу видеть его профиль.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Возможно. Но мы можем попробовать вместе. – Облизываю губы и пытаюсь копнуть глубже, чтобы достучаться до него. – Ты был прав, мы очень похожи.

Он поворачивается ко мне. Судя по его взгляду, он нисколько не верит в то, что я говорю.

– Мы – единственные в своем роде, но нас связывает не только это. Нас не воспитывали должным образом. В нашей жизни не было той безусловной любви, которая нужна всем.

Продолжаю в надежде на то, что мои слова достигнут его и укоренятся в глубине души:

– Больше никто не поймет те узы, которые связывают нас. Теперь я это понимаю.

К моему удивлению, звучит весьма правдиво. Нравится мне это или нет, но некоторые наши травмы весьма схожи. Без Стила, Сейбл и остальных друзей, которые поддерживали меня все это время, кто знает, может, я тоже встала бы на сторону зла и была бы также разрушена, как он? От одной этой мысли становится дурно, и я мысленно молюсь и благодарю жизнь за то, что смогла обрести семью, включая отца, которого вообще могла никогда не узнать.

– Не обязательно идти по пути разрушения. Мы сможем найти другой.

В комнате воцаряется тишина, мы молча смотрим друг на друга. Я молча умоляю его изменить свое решение, но от пустоты в его взгляде внутри меня все холодеет. Он вообще слышал, что я говорила?

Вздохнув, Торн приближается ко мне. Когда он протягивает руку к моему запястью, давление моментально подскакивает. Он собирается снять браслет, мою единственную защиту от Серафимы.

– Не делай этого, Торн, – наполовину приказываю, наполовину умоляю его я.

Положив пальцы на теплый металлический обод, он замирает и смотрит мне в глаза.

– Ничего уже не изменить. – Несмотря на его жестокие слова, я замечаю в его взгляде сожаление. – Наши судьбы уже предрешены и нет никакого смысла бороться. Хочешь знать, зачем я вернул тебя?

Киваю ему в ответ, и не только потому, что отчаянно пытаюсь потянуть время. Правда хочу знать.

Он подносит другую руку к моей щеке и гладит ее большим пальцем.

– Ты здесь, потому что я хотел попрощаться с тобой.

Наклонившись, он запечатлевает на моих губах нежнейший целомудренный поцелуй. Все заканчивается еще до того, как я успеваю среагировать. Торн делает шаг назад, пока я пытаюсь подобрать слова. В его руке браслет с камнем молочного цвета – моей единственной защитой от его жестокой матери.

– Прощай, Эмберли.

Когда дверь за моей спиной со щелчком закрывается, отчаянные крики Эмберли, умоляющие меня вернуться, становятся тише. Рука сжимает дверную ручку даже тогда, когда я приказываю себе отпустить ее. Ее мольбы затрагивают какую-то часть меня, о существовании которой я и не подозревал. Единственное, что меня успокаивает, – без духовного камня на запястье Серафима быстро возьмет над ней верх. В следующий раз, когда я взгляну на нее, не сомневаюсь, что увижу самоуверенный взгляд моей матери… но так ли это успокаивает?

Убрав ладонь с дверной ручки, заставляю себя уйти.

Слабак. Вот кто я. И придется расплачиваться за свой фокус. Серафима будет в ярости, когда узнает, что это я подавил ее, но нельзя сказать, что у нее нет на это права. А все ради чего? Чтобы я мог попрощаться? К чему вообще этот мусор? Я сам не ведаю, что творю. Возможно, Эмберли единственное в мире создание, равное мне по силам, единственная, кто достоин быть рядом со мной, но это не значит, что я ей чем-то обязан. Я вот-вот увижу, как все мои планы претворяются в жизнь, и будь я проклят, если какая-то сопливая привязанность помешает этому.

Мне нужна трезвая голова, и я знаю только один способ, как привести себя в чувства.

Сжимаю челюсть и поворачиваю за угол. Если не напрягать слух, то крики Эмберли больше не слышны. Думаю о том, чтобы вернуться и слушать ее мольбы до тех пор, пока не стану безразличен к ним, но есть куда более эффективный способ достичь моей цели.

Подойдя к комнате, которую я занял для себя, я резко открываю дверь. Та с грохотом ударяется о стену. Захлопываю ее пинком, косяки дребезжат, когда замок защелкивается.

Замечаю свое отражение в зеркале в пол и застываю на месте: руки сжаты в кулаки, грудь вздымается, на щеках румянец. Я уже довольно долгое время не позволял себе показывать нестабильность. Эмоции, даже гнев, которому так часто поддается Серафима, это то, что делает меня уязвимым, а я отказываюсь таким быть. Целая россыпь шрамов на моем теле – доказательство того, что я заплатил высокую цену, чтобы усвоить этот урок. Некоторые из них со мной так долго, что я уже и не помню времени, когда их не было.