К чему вела столь узкая специализация? Как утверждал Чалонер, уже очевидно, что "имеется большое количество фальшивых монет, сделанных на Монетном дворе", что работники Монетного двора продают штампы из Тауэра, и "деньги, которыми мы пользуемся, сделаны столь некачественно, что они могут быть легко испорчены, уменьшены и подделаны".[312]

Хуже всего было то, что по крайней мере часть обвинений Чалонера была верна. Штампы исчезли из Монетного двора. Фальшивомонетчики производили фальшивую монету. Отдельные чиновники Монетного двора действительно работали, как выразился Чалонер, "более всего для своей собственной выгоды". Гниение начиналось с головы,[313] с мастера Томаса Нила, который получал свой процент от каждой монеты, выпущенной во время перечеканки, и только в 1697 году заработал таким образом более четырнадцати тысяч фунтов, абсолютно ничего не делая — всю работу он переложил на плечи помощника, получавшего сравнительно небольшое жалование. Со служащими рангом пониже дела обстояли не лучше — комиссия с презрением, едва замаскированным официальными оборотами, сообщала, что "нынешний пробирных дел мастер и нынешний плавильщик женились на двух сестрах".

Почему имело такое значение, что эти двое породнились? Потому что, хотя прежний плавильщик оставил свой пост, не сумев получить прибыль при согласованной цене четыре пенса за фунт расплавленного серебра, счастливый муж "заработал на этом месте большое состояние[314] и держит карету". Здесь не прямо, но вполне ясно подразумевается коррупция. Был только один способ, которым новый плавильщик мог так легко обогатиться, в то время как его предшественнику это не удалось. Его свояк, пробирных дел мастер, должен был снабжать его серебром, смешанным с большим количеством более дешевого металла, а разницу они присваивали себе.

Это, без сомнения, предвещало большую беду. Если бы все узнали, что Монетный двор на самом деле выпускает монету со пониженным содержанием серебра, ценность английской валюты снова стала бы фикцией. Однако такая форма мошенничества подразумевала очевидное решение, к которому нетерпеливо подводил Чалонер. Если управление работниками Монетного двора, склонными к халатности, заговорам и стяжательству, оказалось не по силам высшему руководству Монетного двора, будь то Нил, пренебрегавший своими обязанностями, или неопытный Ньютон, почему бы не направить туда "чиновника[315]… который понимает в плавке, пробировании, легировании, гравировке, кузнечной работе и остальных операциях по чеканке монет"? Этот человек "должен контролировать исполнение приказов и брать пробу металла во время изготовления монет", каждый месяц сообщая под присягой о результатах своих усилий.

Не стоило и говорить, кто был этим образцом совершенства. Однако Чалонер понимал, что разбор недостатков в управлении Монетным двором — не основание для того, чтобы доверить ему столь ответственную должность. Поэтому он решил продемонстрировать свои уникальные качества, отличавшие его от других фальшивомонетчиков Лондона, и предложил парламентариям попробовать его в деле. Чалонер заявил, что изобрел новую технику, подход, который он описал как "скромно предлагаемый метод … изготовления монет таким образом, что их никак невозможно будет подделать".[316]

Все подделки, напоминал он комиссии, сделаны путем "либо литья, либо чеканки". Он знал, как справиться и с тем и с другим. Чтобы победить тех, кто хорошо подделывал монеты Монетного двора с обрамлением, он предложил новую технику и машину, которая будет гуртовать ободок монет "пустотами или углублениями". Такая тонкая работа сделала бы "совершенно невозможной отливку фальшивых денег". Чтобы доказать это, Чалонер попросил комиссию передать один из гуртованных им образцов гильдии ювелиров, чтобы они подтвердили, что новый метод не может быть скопирован. Это был типичный Чалонер. Он никогда еще не видал Монетного двора изнутри. Несмотря на все свои усилия, он не занимал никакой официальной должности, связанной с деньгами; за последние пять лет он не раз попадал под подозрение в изготовлении фальшивых монет. И все же он собственноручно предоставил Парламенту доказательство того, что он вполне мог при желании совершить преступление, наказуемое смертной казнью.

Далее Чалонер приблизился к истинной цели всего предприятия. Предложив технику, препятствующую тем, кто отливал подделки, он предложил и новый способ победить тех, кто их чеканил. Монеты, находящиеся в обращении, писал он, "сделаны столь неискусно,[317] что любой гравер, кузнец, часовщик и проч. может выгравировать штампы для фальшивых денег и отчеканить их при помощи молотка на каменной наковальне". Неумехи с Монетного двора не могли перехитрить обыкновенного кузнеца, но Чалонер мог. Он принес с собой материалы, чтобы показать достойным мужам Парламента, как должна производиться национальная валюта. Все, что требовалось, — это несколько незначительных усовершенствований в машинах Монетного двора, которые можно было произвести прямо в штамповочных цехах в Тауэре всего за несколько дней и за скромное вознаграждение не более сотни фунтов. Измененные таким образом машины для чеканки были бы в состоянии "отпечатать, изображение такого качества, какого нельзя достичь при помощи молотка или маленькой машины", и, что еще лучше, усовершенствованный метод потребовал бы только "двух лошадей для выполнения всей работы … на которой сейчас заняты 70 или 80 человек". Когда все будет в наличии — новые инструменты, новые методы и несколько послушных лошадей, — тогда, писал Чалонер, новые деньги будут "более красивыми и надежными, чем наша нынешняя монета".

Что же еще было нужно для достижения такого триумфа, кроме небольшого количества наличных денег и примерно недели? Сущий пустяк: чтобы "тот, кто предложил сей проект, был допущен на Монетный двор для осуществления некоторых своих предложений".[318] Как всегда, Чалонер не спускал глаз с главной цели: доступа к Монетному двору, его инструментам, его потоку горячего драгоценного металла.

Смысла заявлений Чалонера не упустил никто — и уж точно не Исаак Ньютон. Отвечая Парламенту, он писал, что "г-н Чалонер, выступая перед комиссией на последней парламентской сессии, вовсю старался обвинить и очернить Монетный двор". Ответы Ньютона[319] представляли собой защиту по всем пунктам, и их тональность радикально отличалась от его обычного уверенного, властного тона. В одном из черновиков он пытался доказать, что не виноват в поведении пробирных дел мастера и плавильщика, потому что они изготовляли фальшивые монеты на Монетном дворе "за три недели или месяц до того, как смотритель узнал что-либо об этих делах". Затем он жаловался, что часть его собственных доводов была изъята из рапорта комиссии, как будто они сводились к простым процедурным возражениям.