все это как-то странно. Смотри, что получается. Из телевизора мы знаем, что ему выстрелили в затылок, когда он сидел за компьютером. Само по себе это не странно. То есть странно в какой-то мере, но, в общем, еще куда ни шло... Никита впустил этого человека в квартиру, а сам сел что-то писать. Убийца, стоя за его спиной, вытащил пистолет и выстрелил. Ладно, это в конце концов можно себе представить... Но ведь мы-то с тобой знаем, что он писал! Он писал письмо Люське, которое потом дописала за него эта скотина. Так что же получается? Он впустил кого-то в квартиру, а сам немедленно плюхнулся за компьютер и стал сочинять письмо сестре?

– Ну и что? – неуверенно возразила я. – Сказал: «Подожди, сейчас письмо допишу» – и сел дальше писать...

– Правильно, – кивнула сестра. – Я же говорю, что у меня – ни одной серьезной идеи, а так – одни ощущения. Но раз уж мы начали... Никита только что выгнал Лильку, поговорил с тобой и ждал Костиного прихода. Если кто-то пришел к нему в это время, он должен был постараться как можно скорее его выпроводить. Так?

– Так, – кивнула я.

– Ну вот. А он вместо этого попросил его подождать и сел писать письмо. Если бы ему оставалось написать: «Целую. Пока» – тогда ладно, тогда это еще как-то можно понять... Но он ведь явно был где-то в середине. «У меня все не...» – помнишь?

– Помню, – передернулась я.

– Ну вот. Это, собственно говоря, все. Ты согласна, что это странно?

– Еще как! – задумчиво сказала я. – Но... Я не понимаю, что это значит. Ведь получается, что все именно так и было.

– Не знаю... – покачала головой сестра. – Пожалуй, есть один вариант, совершенно бредовый. Ты помнишь, что говорил твой Еврей?

– Мой Еврей говорил много разных вещей...

Мне очень хотелось угадать, что она имеет в виду, не дожидаясь подсказки. Однако не вышло. В голове вертелось: «деточка», «деточка» – и ничего более путного.

– Ты спросила его, что он делал в шкафу... – подсказала сестра.

– Да. И он ответил, что проверял одну смутную догадку... Искал подсобное помещение. Так вот оно что!

– Ничего определенного! – ледяным тоном отрезала Маринка. – Никаких «вот оно что!». Гадание на кофейной гуще. Просто Никитино поведение гораздо легче понять, если исходить из того, что он не знал о присутствии этого человека в доме. Иными словами, если этот тип где-то прятался. Например, в шкафу, который, насколько я понимаю, расположен как раз так, как надо.

– Что значит: как надо?

– Как надо – значит за спиной у человека, сидящего за компьютером, – пояснила сестра.

– То есть он сидел в этом шкафу, а в определенный момент открыл дверцу и выстрелил? Я не помню, скрипят там дверцы или не скрипят, но неужели можно не услышать шороха? Не почувствовать движения у себя за спиной?.. Сидеть и печатать как ни в чем не бывало...

– Ты забываешь, что там играла музыка, – сказала сестра.

Тьфу ты, пропасть – ведь мне говорили об этом три человека! Ну почему я не в состоянии запомнить ни одной важной детали?

– Ну хорошо, – сказала я. – Но ведь в квартиру-то он все равно должен был как-то попасть. Забрался ночью? Открыл дверь отмычкой?

– Не исключаю, – ответила сестра. – Не думаю, чтобы Никитину дверь легко было открыть, но, с другой стороны, отмычки тоже бывают разные. Так что это – один из возможных вариантов. Вопрос в том, почему он не пошел в спальню и не выстрелил, а полез в шкаф. Это странно. Если человек ведет себя странно, этому могут быть разные объяснения...

– Например, он рехнулся, – высказалась я.

– Например, – согласилась сестра. – Или, например, что-то нарушило его планы...

– Что могло нарушить его планы?

– Ну мало ли... – пожала плечами сестра. – Что, например, нарушило твои планы в ту субботу утром?

– Не что, а кто, – ответила я. – Никита нарушил. Он не открыл мне дверь... То есть, позвольте, скорее даже не Никита, а Лилька... В общем, оба нарушили. Их внезапно вспыхнувшая страсть.

– А ты не допускаешь, – сестра многозначительно подняла вверх указательный палец, – что эта самая, как ты метко выразилась, страсть могла нарушить не только твои планы, но и планы убийцы? То есть, грубо говоря, он не рассчитывал на присутствие в квартире бабы.

– Нет, постой! – меня начал разбирать азарт. Стоило сделать над собой маленькое усилие, и все эти, по сути дела, кошмарные вопросы оборачивались захватывающей интеллектуальной игрой – этот эффект был мне уже знаком. – Ну баба... Ну и что? Что ему мешало убить обоих? Соображения морали? Очень сомнительно! Раскольников, между прочим, убил Лизавету и не поморщился. То есть поморщился, конечно, но ведь все-таки убил!

– Дался тебе этот Раскольников! – в раздражении воскликнула сестра. – Если уж на то пошло, то он убил Лизавету после того, как убил Алену Ивановну. Понимаешь – после! Он убрал случайного свидетеля, а это совсем другое дело. Если бы он, предположим, пришел к старухе, а дома и она, и Лизавета... Думаешь, он стал бы топором махать?

– Думаю, не стал бы... – я была вынуждена признать ее правоту.

– И вообще – к черту Раскольникова! – в гневе потребовала сестра. – Ты меня сбиваешь!

– Молчу, молчу, – кротко согласилась я.

– Нет, ты не молчи, – возразила сестра, – ты помогай мне думать. Только Достоевского не трожь! А то я запутаюсь. Так вот... Можно предположить, что он не хотел убивать двоих...

– Да, – сказала я. – Предположить-то, конечно, можно... Но чтобы такой, который свободно орудует отмычкой, так уж беспокоился по поводу второго трупа... Ну не знаю... Конечно, всяко бывает...

– Есть еще один вариант, – произнесла сестра с видом фокусника, вынимающего кролика из шляпы. – Возможно, он не орудовал отмычкой.

– Это как? – удивилась я, чувствуя, что успела сжиться с образом таинственного ночного взломщика.

– А так, – негромко проговорила сестра, водя пальцем по столу. – Он мог прийти накануне.

Вот тут, признаться, я онемела. Мне потребовалось не­сколько секунд, чтобы опомниться, обдумать практическую сторону дела и осознать, что как раз практически