* Человек желает славы. А что такое слава? Это – когда о тебе знают очень многие. На Страшном Суде мы получим «славу» – о каждом из нас узнает все человечество, и наши нераскаянные грехи будут обнажены перед всеми.

Вот какую славу мы все несомненно получим, раз мы ее желаем.

* Грехи свои я не вижу. Однажды неожиданно я увидел внутри себя целую бездну тщеславия. Болезнь угрожала мне смертью, и я остро почувствовал, что умирать не хочется, но не потому, что страшно умереть, не покаявшись, а потому, что змей тщеславия шептал: «Ты ведь еще не стар, немало одарен Богом, сколько мог бы еще создать хорошего. За что был бы всеми прославляем».

И мне стало очевидно, что все, что я делал, главным образом я делал ради тщетной славы человеческой.

Вот как милостивый Господь приоткрыл мне лишь маленькую толику «глубин сатанинских», гнездящихся внутри падшего естества.

* Благодать убила в нас, христианах, сладость греха. И теперь, если мы даже сознательно идем на грех, то не чувствуем уже той греховной услады, которую ощущали раньше. И мы понимаем, что назад, к нашей прежней жизни, возврата нет… И слава Богу.

* Желаете понять мучеников? Вы когда‑нибудь испытывали радость, переполняющую вас? Должно быть, величайшую радость испытывают, по милости Божией, мученики Христовы в момент кончины.

Утром следующего дня Влас проснулся, когда мать уже ушла на работу. На столе в кухне он обнаружил записку с перечнем продуктов, которые следовало купить.

Влас прочел утренние молитвы, выпил кофе и в двенадцатом часу, наконец, отправился по магазинам. Кроме прочего, мать просила купить пирогов в «Русском бистро», не так давно открывшемся у метро «Чистые пруды». Шел снег, напоминавший мелкую столярную стружку. Подморозило.

У входа в бистро Влас столкнулся со старикашкой, похожим на лесовика. Им оказался не кто иной, как Архипыч. Влас чуть не вскрикнул. Архипыч загадочно улыбнулся и сказал:

– Воно как, значится, Господь устрояет. Ну, добрый молодец, как поживаешь?

– Хорошо, дедушка.

– А чего грустный такой? Василисочку‑то отпели?

– Отпели, за городом, у одного хорошего батюшки, отца Серафима… А грустный потому, что вчера человека убили… Он мне жизнь спас. А я вот его не сберег.

– Ты не сберег, зато Бог сберег. Жив твой Юлий Замоскворецкий, только теперь в небесной канцелярии постановлено ему Лазарем быть.

Влас вопросительно поднял брови. Если бы его голова была компьютером, то в этот момент она задымилась бы.

– Пойдем, – скомандовал Архипыч и потянул Власа за рукав куртки.

Влас повиновался.

Через пятнадцать минут, в прихожей квартиры Архипыча, Замоскворецкий мял в объятиях остолбеневшего Власа:

– Что ты, братка, так напугался?! Живой я, живой! Ты же сам мне вчера что сказал? Что Господь мое желание выполнит! Вот Он и выполнил. А иначе – каюк бы мне пришел! Все равно они меня рано или поздно шлепнули бы. А теперь я свободный! Понимаешь, свободный. Жиган Жан Московский убит, а я начинаю жизнь с чистой страницы.

Из квартиры Архипыча Влас позвонил Владу и срочно вызвал его на совещание, кратко рассказав про случившееся с Замоскворецким. Уже через полчаса сияющий от радости Влад стоял с букетом цветов на пороге квартиры Архипыча.

– Ты чего счастливый такой? Выглядишь, как жених, – встретил друга Влас и полушутя спросил: – Ты что цветы Замоскворецкому купил?

– Зачем ему цветы, он же мужик! А вот насчет жениха угадал! – расцвел Влад. – Я и есть жених. Мы теперь с Машей моей обвенчаемся. Цветы я для нее купил. На углу тут магазин цветочный, так я не удержался. Сейчас дела закруглю – нужно срочно билеты на самолет для Неониллы и Ангелины выкупить – и поеду Машке предложение делать.

– А может, она не согласится? – засомневался Влас.

– Согласится, – уверенно возразил Влад.

– Согласится, согласится, – поддержал Архипыч, – это ее давняя тайная мечта. Совет вам да любовь. Желаю вам жить долго и счастливо и умереть в один день.

Разговор продолжился в комнате, за чаем, приготовленным Архипычем на скорую руку.

Влас, Влад и Архипыч уселись за стол, а Замоскворецкий полулежал на тахте, так как чувствовал слабость из‑за большой потери крови.

Совет четырех постановил: Архипыча и Замоскворецкого срочно переправить к отцу Серафиму, а там, как он благословит.

Влад оставил денег и помчался по делам, а Влас отправился ловить для беглецов такси.

Когда Князев вернулся из морга 52–й больницы в свой офис на Садовом, то подчиненные предпочитали не показываться ему на глаза. Хозяин был явно не в себе, он буквально рвал и метал. Гнев был вызван тем, что из морга пропали два трупа – Василисы и Замоскворецкого. Причем в больнице никто ничего толком объяснить не мог, так как по неизвестным причинам отсутствовал дежурный по моргу.

Уединившись в кабинете, Князев набрал номер телефона. Когда на том конце провода сняли трубку, он дрожащим от волнения голосом стал жаловаться:

– Сиятельный! Я ничего не понимаю: покойники из морга пропали, нет ни Жана, ни девки! Дед там был подозрительный, он мне сразу не понравился. Так и он исчез, собака! Скажи, сиятельный, это дедовых рук дело? Дедовых?! Я его лично придушу, собаку!

В ответ раздался голос – разнеженный и властный, вкрадчивый и презрительный одновременно:

– Успокойся, князь. Все намного сложнее, чем ты думаешь. Василиса уже в земле гниет, на кладбище, и про нее можешь забыть, а вот Замоскворецкий жив. Они со стариком сбежали.

– Что!? Жив? Убью! Предатель! Где они? Дай адрес!

– Тише, мальчик мой, тише. Криком делу не поможешь. К сожалению, к великому сожалению, ни Замоскворецкий, ни старик, его сподручный, нам сейчас недоступны… Пока недоступны.

– Как? Я умоляю, сиятельный, дай адрес. Ты же можешь.

Собеседник несколько повысил голос:

– Повторяю для глухих и бестолковых: Жан и старик нам не-до-ступ-ны. Понятно? Неужели ты думаешь, что я не предоставил бы тебе возможности с ними разделаться?.. Но Он мешает.

– Я Его ненавижу! Почему Он вечно нам мешает? Почему Он мешает всем нам нормально жить?!

– Мальчик мой, если ты меня любишь, успокойся, возьми себя в руки. Мы все‑таки кое‑что еще можем. Ты все приготовил для Власа?

– Да.

– Хорошо. Очень хорошо. Теперь время. Бери его. И постарайся сделать славный подарок нашему Оппоненту. Главное, запомни, меня не интересует тело этого уголовника, меня интересует его душа. Ты понял?