— Полагаю, молодожёнам надобен пример мудрого выбора, — продолжал он. На губах улыбка, а в глазах — злой огонь. — Что ж, я готов продемонстрировать, как это выглядит… Брат мой Петер, я прошу руки вашей племянницы, принцессы Екатерины.

— Не имею ничего против, — с готовностью ответил «брат Петер». — Надобно теперь у неё самой спросить, таков у нас нынче обычай, не в пример прошлым летам.

Разумеется, принцесса Екатерина, скромно потупив глазки, заявила, что счастлива принять столь лестное предложение. Публика была потрясена подобным поворотом событий. Но два человека из числа собравшихся готовы были разорвать в клочья и испепелить этого…короля шведов, готов и вендов. Вдовствующая царица Прасковья Фёдоровна, как классическая тёща из анекдота, не устроила знатный скандал только потому, что государь устремил на неё весьма многообещающий взгляд: мол, не лезь, дура. Её ведь никто не поставил в известность о планах Петра на старшенькую, потому сюрприз вышел ещё тот. И герцог Голштинский, которому возможный брак драгоценного кузена спутал все карты, тоже пребывал в прострации. Правда, тому оставалось надеяться, что этот союз останется бездетным, либо родятся дочери, но глядя на крепкую здоровую Екатерину Ивановну, следовало ожидать, что хотя бы одного сыночка она всё же на свет произведёт.

Что ж, эпатировать публику Карл умел очень хорошо, у него получилось и в этот раз.

—…Что я вам говорил? — Пётр Алексеевич был доволен собой. Отозвав жену и её сестрицу в сторонку, он подмигнул обеим. — Дюка Голштинского стоило звать только ради сего скандала. Ничто иное не заставило бы Каролуса в разум прийти.

— Признаю, была не права, — усмехнулась Катя. — Ты этого…чудака давно знаешь.

— То-то же.

— А Карл пусть скажет спасибо своему покойному батюшке — за то, что ему не нужно испрашивать разрешения на брак у риксдага, — в голосе Дарьи промелькнула мстительная нотка. — Представляю, что там начнётся, когда они узнают. Но мы завязали такой узел, что как бы не попытались его мечом разрубить.

— Обязательно попытаются, — сказал государь. — А я готов.

Интермедия.

— Я полагаю, в скором времени меня отзовут и пришлют иное лицо, — сказал посланник королевы Анны, мистер Гудфэллоу. — Здесь надобен более изворотливый и коварный ум.

— Полагаю, мне тоже вскоре придётся отбыть на родину в связи с…повышением уровня представительства, — ответил ему поверенный в делах Франции шевалье де Сен-Жермен. — Я недостаточно знатен, чтобы быть полномочным послом своего короля.

— Вот как… В таком случае остаётся поздравить мою королеву с тем, что она избирает послов не по знатности, а по их личным качествам. На месте его величества Луи Пятнадцатого я бы доверил посольство именно вам.

— Благодарю за комплимент, друг мой, однако я нисколько не огорчусь, когда сдам дела и уеду… Эта страна меня не принимает и моё влияние на идущие в ней процессы минимально. А вы, как я погляжу, прижились.

— Ранее для хорошей дипломатии в России требовалась могучая печень, чтобы выдерживать царские пиры. Теперь необходимы иные качества. Потому я и говорю о скором отъезде… Россия сильно изменилась за последние годы, очень сильно. Это совсем не та страна, в которую я прибыл… Когда это поймут в Версале, они — я надеюсь — пришлют сюда не просто титулованного посланника, но посланника, обладающего изрядными изворотливостью и коварством. Иной при новом царском дворе не добьётся успеха… особенно сейчас, когда с Россией приходится считаться.

— Боюсь, в Версале решат, что Россию следует вернуть в прежнее состояние дикой окраины Европы.

— Увы, я боюсь того же. Подобное желание может возникнуть не только в Версале, и это не означает ничего хорошего… Медведь проснулся, друг мой, и загнать его обратно в берлогу уже невозможно. Можно только убить…

4

Бывают королевские браки по политической необходимости, от отчаяния, от безысходности, из расчёта. Но брак из вредности — на это, пожалуй, был способен один только Карл Шведский, король-хулиган. Его неожиданное предложение руки и сердца племяннице русского царя привело европейский политический бомонд в состояние ступора. Швед, фанатичный лютеранин, ещё недавно не считавший русских за христиан, готов вступить в брак с православной принцессой!

Кто-то тут же к месту припомнил свадьбу французского короля Генриха Первого и русской принцессы Анны. Правда, она имела место в одиннадцатом веке, но кого сейчас интересовала такая подробность? Важен был прецедент и его нашли. Это изрядно смутило французских Бурбонов, так как им напомнили о родственных связях с русским царствующим домом. Ведь, как выяснилось, Романовы с Рюриковичами тоже в родстве, через князей Шуйских. Но переполох в Европе поднялся знатный. Это что же получается, теперь придётся учитывать интересы России? Вы шутите?

Шутками, впрочем, и не пахло. Скоропалительный брак шведского короля был не менее разрушителен для «европейского равновесия», чем его военные походы. Россия стала полноправной балтийской державой, её флот разрастался со скоростью, какой ранее не видели. Её армии после Полтавы и Крымского похода — боятся. Тем более, что последняя кампания дала Петру Алексеевичу ключ от Чёрного моря — Тавриду. Теперь северный фланг России прикрыт: Швеция связана по рукам и ногам не только договором, но и двумя брачными союзами. Идти и воевать на западе, встревая в войну за испанское наследство, Пётр Алексеевич не намерен: дураков нет — таскать каштаны из огня для Габсбургов, пусть сами там с французскими кузенами разбираются. Линкор под названием «Россия», едва сойдя со стапелей, отправляется курсом зюйд.

Эпилог

1

— Зря, что ли, англичане рвутся в Индию да Африку, — говорил Пётр Алексеевич, расстелив на столе большую карту. — Нам те земли не для грабежа потребны, а ради торговли и стоянок для кораблей. Однако пока османскую пробку не вышибем, в океан нам не выйти и к торговле со странами южными не присоединиться… Абрамка! А ну тащи карты из верхнего ящика!

Подросток лет четырнадцати отличался от своих русских сверстников тем, что имел коричневую кожу и курчавые волосы. Впрочем, на том вся разница и заканчивалась: такой же любознательный и шустрый парнишка, как и прочие государевы денщики. Он уже успел забыть о том, что был подарком османского султана русскому царю — в знак мира и согласия. Турецкая делегация во главе с Гюрджю Юсуф-пашой тогда прибыла в Москву и Петербург ради переговоров. Первоначальные планы развязать войну с Россией наткнулись на непреодолимое препятствие: чуму, истребившую более половины лучших воинов Высокой Порты. Может, и набрал бы султан Ахмед Третий новое войско, да та же зараза смертным вихрем пронеслась по империи, убив изрядную часть населения… Пётр Алексеевич охотно пошёл на мирное соглашение: ему тоже требовалось время, чтобы как следует укрепиться в Тавриде и Новороссии — бывшем Диком Поле, где вдоль трактов пусть робко, но уже возникали новые городки, а крестьянская соха впервые за сотни лет вспахала этот плодороднейший чернозём.

А в пределы России — впервые за всю историю поветрий — так и не вступила. Показалась краешком в приграничных селениях, да и сгинула от голода: в тот год крыс и мышей было истреблено разными способами столько, что переносить болезнь стало некому. Больных людей удержали карантины, а заразу, распространяемую бессимптомными носителями, уничтожали благовонные курения и полотняные платки, пропитанные крепким соляным раствором и высушенные, коими закрывали носы и рты. Поговаривали, будто сама царица таково от чумного поветрия убереглась.

Юсуф-паша, слывший противником войны с Россией, привёз множество богатых даров, среди которых были и два чернокожих мальчика — два брата, сыновья князя племени котоко. Младший арапский княжич, крещёный Алексеем, впрочем, особыми дарованиями не блистал. Из денщиков его уже прогнали за леность, теперь он подвизался в роли барабанщика фузилерной роты лейб-гвардии Преображенского полка[42]. А старший, которому при крещении дали имя библейского патриарха — Авраама — оказался смышлёным и проворным. Очень быстро выучился говорить, читать и писать по-русски, да так, что к четырнадцати годам не было слышно даже тени акцента. С той же лёгкостью ему давались прочие европейские языки и разнообразные науки, на какие только сыскались учителя. А что до науки военной, то он как прилип к егерям, так в их учебной роте и остался. Даже сейчас щеголял егерским мундиром с белой ученической нашивкой.

Ворох карт он принёс за считанные секунды — воистину, одна нога