товарной базой Тунгокоченского райпотребсоюза, расстрелян в июне 1938 года), Анна Тимофеевна (родилась в августе 1902 года в Верхоленске, работала финансистом в Петрозаводске, выслана на поселение в Красноярский край), Владимир Федорович (родился в 1941 году в Качуге, художник, проживал в Ангарске, отбывал пятилетний срок в Дубравлаге), Иока Андриановна (родилась в ноябре 1893 года в Кутурхае, медицинский работник, отбывала предыдущее наказание в карельском лагере, расстреляна в октябре 1937 года). А, к горькому примеру, из проживавших в Бутаково, Верхоленске, Толмачево и Тюменцево представителей трех наиболее распространенных в середине XVIII века верхоленских фамилий – Бутаковых, Толмачевых и Тюменцевых – под незаконные советские репрессии попали не менее тридцати восьми. Двадцать пять из них в 1937–1938 годах расстреляны. Всего же только за те два года в СССР по политическим обвинениям было арестовано более миллиона семисот тысяч человек, из которых свыше семисот двадцати пяти тысяч казнены, в среднем по тысячи в сутки182.

Те репрессии осуществлялись советскими карательными органами в связке и под непосредственным руководством партии большевиков, о чем сохранилось множество свидетельств, включая направленную 26 апреля 1938 года шифровку и.о. секретаря Иркутского обкома ВКП(б) и начальника НКВД Иркутской области в ЦК ВКП(б) и центральный аппарат НКВД. В ней сказано: «Ввиду значительной засоренности области правотроцкистскими, пан-монгольскими и кулацко-белогвардейскими элементами, подпадающими под первую категорию, просим ЦК ВКП(б) разрешить дополнительный лимит по первой категории для Иркутской области 4 тысячи». Шифровка содержит личную подпись Сталина под визой «За» и подписи его подручных в поддержку новых убийств сограждан. А ведь уничтоженные этими властвующими палачами были чьими-то любимыми и любящими сыновьями, мужьями и отцами или дочерьми, женами и матерями. Подавляющее их большинство – разумные, честные, деятельные граждане, патриоты.

По-иному статься и не могло – опыт всех, без исключения, стран «строителей коммунизма» доказал, что коммунистическая идеология привлекательна, но не жизнеспособна и может реализовываться только через искажение правды, одурачивание, подавление инакомыслия, принуждение, репрессии. Главный же экономический столп социализма и коммунизма – отказ от либеральной экономики с частным предпринимательством в пользу огосударствления производств и распределения их результатов неминуемо несет труднопреодолимое экономическое отставание, относительное и абсолютное нищенство сограждан.

Для убеждения в этом пройдемся вокруг всего земного шара по уже знакомой параллели пятьдесят второго градуса северной широты. И встретятся нам по пути двенадцать государств. Пять из них – Великобритания, Германия, Ирландия, Канада и Нидерланды – никогда (за исключением восточной части Германии) не знали социализма. И величины их валовых внутренних продуктов (ВВП) на душу населения[319] были в 2016 году от 40,1 до 62,6 тысячи долларов США183. Отдельно замечу: в них качественные и общедоступные системы образования и здравоохранения, надежная правозащита, высокая продолжительность жизни и относительно низкое расслоение общества по доходам. Шесть других государств – Белоруссия, Казахстан, Китай, Монголия, Россия и Украина – многие десятилетия были социалистическими. И имели в 2016 году подушевой ВВП всего лишь от 2,2 до 8,9 тысячи долларов США, уступали старым либеральным экономикам в 4,5–28,5 раза. А между этими группами разместилась с ее 12,3 тысячи долларов Польша – государство, которое попало под каток социализма позже других, в 1944 году, и выскочила из-под него уже в 1989-м. Четкая закономерность налицо.

Уверяю: стоит пройтись по любой другой параллели, сравнить статистику временно разделенных наций (ГДР и ФРГ, народный и арабский Йемены, КНР[320] и Тайвань, КНДР и Южная Корея) и убедиться в том же – чем больше социализма, тем всегда дремучей экономика и, значит, тяжелее жизнь людей.

Великолепие, закатанное в колхоз

С захватом большевиками страны, те не только блокировали силой оружия работу законно избранных органов власти, но и сразу приступили к столь почитаемым ими «экспроприациям». В сельских районах они проводились под личиной продразверстки, и в Иркутской губернии инициировалась такими директивами советской власти, как ленинский декрет от 20 июля 1920 года № 171 «Об изъятии хлебных излишков в Сибири». В нем говорилось: «Совет Народных Комиссаров, во имя доведения до победного конца тяжкой борьбы трудящихся с их вековечными эксплуататорами и угнетателями, постановляет в порядке боевого приказа: 1. Обязать крестьянство Сибири немедленно приступить к обмолоту и сдаче всех свободных излишков хлеба урожаев прошлых лет с доставлением их на станции железных дорог и пароходные пристани… 4. Виновных в уклонении от обмолота и от сдачи излишков граждан, равно как и у всех допустивших это уклонение ответственных представителей власти, карать конфискацией имущества и заключением в концентрационные лагери как изменников делу рабоче-крестьянской революции».

Реализация планов продразверстки больно ударила почти по всем крестьянским хозяйствам, ведь подавляющее их большинство в Сибири принадлежало не беднякам (кто трудился, таковыми почти никогда не были), а середнякам[321], и они привыкли реализовывать собственноручно выращенный хлеб на свободном рынке, а не отдавать его почти задаром. К тому же работящему крестьянству было чуждо коммунистическое мировоззрение и дика диктатура пролетариата. Категорически не воспринимали они и фальсификацию выборов в депутаты местных советов, когда в них выдвигали лишь большевиков-партийцев. Вот почему возникли недовольства, саботаж, и, к примеру, Верхоленское политбюро РКП(б) осенью 1920 года доносило, что за малым исключением все крестьяне в уезде представляют из себя «море контрреволюции, которое вот-вот разбушуется и захлестнет уезд»185.

Очень скоро опасения большевиков сбылись: начались вооруженные антисоветские восстания, уничтожались продотряды и коммунистические активисты. Во многом такие восстания были спровоцированы объявленной в конце сентября 1920 года принудительной мобилизацией мужчин некоторых возрастов на борьбу с Врангелем и завоевание Польши и возглавлялись бывшими унтер-офицерами. В их подавлении участвовало свыше 25 тысяч красноармейцев, а также множество чекистов, милиционеров и мобилизованных большевиков. Массовые расстрелы недовольных крестьян стали тогда обыденным действом186, но власти оказались вынуждены вскоре смягчить политику – объявлять амнистии, заменить продразверстку продналогом. И вооруженные конфликты постепенно свелись на нет.

Между тем крепкие, работоспособные и умелые крестьяне с их самостийностью оставались для большевиков как бельмо на глазу. И их стали душить завышенными сельхозналогами и нормами обязательных поставок продукции государству, раскулачивали, лишали избирательных прав, ссылали и убивали. Параллельно с тем всячески стимулировался отказ от частных земельных наделов в пользу коллектива. Сначала это были низшие формы кооперации в виде артелей, товариществ по совместной обработке земли, а в середине 1920-х годов повсеместно организовывались коммуны, многие из которых перерастали в колхозы. К 1928 году в Качугском районе было создано 68 коллективных хозяйств, а к 1933-му – году завершения основного этапа коллективизации в СССР – 143 колхоза, объединившие 7382 единоличных крестьянских хозяйства187.

Подавление частной инициативы,