Действие «Опосредованно» разворачивается в параллельном мире, идентичном нашему во всём, кроме одной детали: стихи (или, как тут говорят, «стишки») здесь считаются наркотиком - «литрой». Они дарят четыре вида кайфа («скалам - восходящий и нисходящий, в зависимости от возникшего восторга, похожего на взлет или пикирование; будда, превращающий голову в спокойного наблюдателя за окружающим; ривер, делающий так, что мир втекает в тебя, как воздух: и тауматроп, необъяснимо и прекрасно совмещающий речь и ее изнанку в одну притягательную картину»), на них подсаживаются, их продают нелегально, за их сочинение и распространение сажают, с них почти невозможно слезть... Вообще, поэзия в этом мире живет на полулегальном положении - так, Пушкина здесь чтят как родоначальника авантюрного жанра (в юности, увы, баловавшегося «стишками»), Блок считается известным романистом, а Мандельштам погиб в лагере не просто так, а за рискованное распространение «литры».

Скучная девочка Лена из скучного города Нижний Тагил подсаживается на «стишки» на первом курсе пединститута едва ли не случайно - по большому счету, просто от скуки. Но стишки завладевают ею всерьез: теперь Лена ищет себе наставника, с которым сможет разделить свою страсть (конечно, все встреченные ею подпольные стихотворцы - деклассированные, опустившиеся унтерменши), она с головой уходит в сияющий мир стихотворного дурмана, пишет строки, обладающие почти магической силой, и умело таит свое подлинное «я» под маской сначала ничем не примечательной студентки, а после - заурядной школьной учительницы.

В какой-то момент Лена решает сменить антураж: переезжает из Тагила в Екатеринбург, выходит там замуж за обыкновенного, но, вроде бы, порядочного парня Володю, рожает девочек-двойняшек, и готовится комфортно скучать в роли жены, матери и педагога, лишь изредка сбегая в волшебную страну поэтических грез. И вот тут-то и начинается ее подлинная жизнь, которая - сюрприз! - лежит вовсе не в области криминального стихотворства, как думал читатель, а в сфере странного, неконвенционального, но в конечном счете вполне счастливого семьеустройства.

Роман о мире, в котором стихотворный текст обладает таким мощным воздействием, что его пришлось поставить вне закона, мог бы оказаться весьма интересным и созвучным, скажем, идеям Владимира Сорокина. Сюжет с внеположной всем традиционым нормам, но при всём том гармоничной и дружной семьей - тем более. Однако сведя оба эти сюжета в рамках одной книги, Сальников принял решение смелое, но не сказать, чтоб удачное. Двум историям очевидно некомфортно под одной обложкой, они отказываются срастаться, и даже главная героиня, по сути дела, разваливается на двух не слишком похожих друг на друга Лен - Лену-вдохновенную-поэтическую-наркоманку и Лену-мать: мачеху и жену. Словно пытаясь как-то сгладить, замазать разлом между двумя линиями повествования, автор наводняет пространство романа второстепенными героями, вставными новеллами и бытовыми подробностями - иногда просто непонятно зачем нужными, а иногда утомительно и раздражающе избыточными.

В принципе, при сравнительно небольшом усилии в «Опосредованно» можно «вчитать» множество актуальных смыслов и тем - начиная от успешной социализации наркоманов при условии контролируемого потребления ими наркотиков и заканчивая размыванием традиционной модели семьи. Более того, многие пассажи, касающиеся поэтического творчества, звучат обжигающе персонально и, очевидно, заключают в себе какие-то важные и интересные фрагменты собственного опыта автора (который, как известно, сам себя считает в первую очередь поэтом). Однако грустная правда состоит в том, что, будь на месте Алексея Сальникова любой другой писатель, едва ли кто-то стал бы вникать во все эти детали и выискивать мелкие жемчужины внутри очевидно сырого и рыхлого текста.

Иными словами, кредита читательского доверия, заработанного Сальниковым на «Петровых в гриппе», пока хватает на то, чтобы с некоторыми оговорками признать «Опосредованно» проходным для автора текстом, не лишенным, тем не менее, скромных достоинств. Однако принимаясь за следующую книгу автору очевидно следует проявить большую рачительность и, возможно, меньше торопиться: имеющийся в его распоряжении кредит велик, но не бесконечен.

В сороковые годы XX века Владимир Дымов, молодой перспективный химик, отказывается от научной или производственной карьеры и выбирает скромную стезю преподавателя органической химии в провинциальном вузе. В семидесятые и восьмидесятые сын Владимира Валерий, преподаватель физкультуры в хорошей московской школе, уходит с работы и становится легендарным «гуру Валом» - штудирует эзотерический самиздат, обучает молодежь йоге, практикует тантру, чистит чакры, пьет с учениками и последователями чай на кухне. В девяностые сын Валерия и внук Владимира Андрей уклоняется от дороги сверстников - не погружается в кислотный угар, не делает бизнес, не ездит на бандитские разборки: сначала Андрей пишет про культуру в глянцевые журналы, а после, уже в нулевые, бросает вконец обесценившуюся журналистику и идет в школьные учителя, преподавать детям русскую классику.

После просторного, мощного и головокружительно разнообразного «Калейдоскопа» камерная семейная сага в духе Людмилы Улицкой -последнее, чего мы ждали от Кузнецова. Конечно, даже в этом скромном жанре видно, что он очень хороший писатель - один из лучших, пишущих по-русски сегодня. Особенно заметно это становится ко второй половине романа, когда из области мутноватых и призрачных воспоминаний предыдущего поколения Кузнецов переходит в плотное и материальное пространство собственного опыта. Семидесятые, восьмидесятые, девяностые и нулевые кристаллизированы и засахарены в его романе с такой щемящей ясностью и достоверностью - вплоть до третьестепенных бытовых деталей, словечек и эмоций - что со временем «Учитель Дымов» имеет неплохие шансы превратиться в важный исторический источник по позднесоветской и постсоветской истории. Но всё это не меняет сути: новая книга Сергея Кузнецова - очень простая и традиционная; а из наворотов в ней разве что чуть смещенная оптика: на Владимира мы смотрим глазами женщины, всю жизнь в него безответно влюбленной; а Валерия наблюдаем преимущественно через его сына Андрея.

И тем не менее, есть у Кузнецова и важное отличие от классической семейной саги. «Учитель Дымов» - роман с предельно четким месседжем, и месседж этот - простой (под стать всему роману), актуальный и неожиданно утешительный.

Самый старший Дымов прячется в преподавание от репрессий. Средний Дымов уходит из школы, не желая ни участвовать в абсурдной и унизительной «общественно-политической жизни», ни подставлять окружающих своим демонстративным в ней неучастием - и находит гармонию в тихой эзотерической заводи. Самый младший из Дымовых, напротив, именно в школе спасается от нарастающего абсурда, а когда во время «белоленточной революции» работа в престижном московском лицее ставит его перед слишком сложным нравственным выбором, уходит еще глубже - уезжает работать в школу в Туле... Не быть, не состоять, не голосовать «за», но и «против» тоже не голосовать, находить тонкий зазор между соучастием и прямой конфронтацией и при этом всегда делать то, что любишь и считаешь важным, -три поколения Дымовых показывают, что это вещь возможная и достижимая, в общем, при любой власти и в любое - даже самое скверное - время. При желании всегда можно выгородить себе уголок покоя и осмысленности, найти узенькую тропинку в страну фей, вьющуюся между тернистой тропой в рай и торной дорогой в ад.