К сожалению, на этом - отличный стиль, крепкий фундамент - хорошие новости про Фигля-Мигля заканчиваются, и начинаются новости плохие.

Обозначив жанр романа как «захватывающий детектив», издатели бессовестно лгут Некоторая тень интриги в «Этой стране» в самом деле присутствует: в уездном городе Филькине убит управляющий сетью ювелирных магазинов, из его машины похищена сумка с двумя миллионами долларов, и заподозрить в произошедшем можно и воскресших террористов из «боевой организации» левых эсеров, и местных бандитов. Однако эта обнадеживающая коллизия оборачивается фикцией - тонкой и неверной пунктирной линией, поминутно теряющейся в филькинских лопухах и завершающейся совсем уж маловразумительным пшиком. Любой наметившийся экшн немедленно, как в вязком болоте, тонет в бесконечных диалогах - порой симпатичных, но по большей части тупиковых и избыточных. А расследование, которое ведет троица главных героев - залетный питерский филолог Саша Энгельгардт, демонический полковник ФСБ Олег Татев и столичный полицейский с поэтичной фамилией Расплата, - почти сразу растворяется в мелком дребезге ненужных подробностей, неисчислимых второ- и третьестепенных персонажей и стохастических перемещений по городу Филькину и окрестностям.

В романе присутствует некоторое количество вещей как бы актуальных -вроде фейсбучной расправы над человеком, ненароком выбившимся из общелиберального контекста, незлого стеба в адрес современной словесности или неожиданно смешных и точных описаний быта и нравов нынешней русской провинции. Есть вещи как бы вневременные, перекочевавшие в «Эту страну» прямиком из русской классики - и в первую очередь это, конечно, сам главный герой, типовой совестливый интеллигент Энгельгардт, тянущийся при этом к загадочному полковнику Татеву - тоже, впрочем, вполне типовому представителю той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Сюда же относятся и обе героини - местная куртизанка Климова, эдакая уездная Настасья Филипповна, и тургеневская девушка библиотекарша Маруся (обе, понятное дело: влюблены в Татева): и все ожившие жертвы террора, архетипичные едва ли не до неловкости - если профессор, то в пенсне, если земский доктор, то обязательно по фамилии Старцев. Но зачем автору понадобилось переженить натуральную, теплую жизнь с насквозь условной литературщиной, так и остается неясным. Возможно, этому надлежит просто и доверчиво порадоваться - эвона как умеет, но, честно сказать, радость в данном случае выйдет несколько вымученной.

Вообще роман Фигля-Мигля подобен перенасыщенному раствору: в нем очень, очень много всего - героев, типажей, мыслей, примет времени, отсылов к классике, шуток, зародышей историй, намеков, деталей и разговоров (особенно разговоров). Однако то, что в пересказе кажется занятным, на практике остается непроговоренным, недопридуманным, утомительным и ни для чего не нужным - ни с точки зрения сюжетной динамики, ни с точки зрения движения мысли. Сожгли коммуну анархистов - и что? Пропал у героини дедушка - ну и зачем он вообще был нужен, тот дедушка? Словом, тот случай, когда фраза «Конец первого тома», неожиданно венчающая роман, вызывает не предвкушение, но легкий приступ паники. Еще того же? Спасибо, нет. Даже не уговаривайте.

Ольга Брейнингер - надежда русской литературы. Если честно, применительно к ее книге «В Советском Союзе не было аддерола» этим не лишенным пафоса утверждением можно было бы ограничиться: литературный дебют Брейнингер - не самоценный объект но развернутое обещание чего-то неизмеримо большего. Если угодно, первая сыроватая заявка на вступление в клуб главных писателей поколения тридцатилетних - тех, кто еще помнит как пахло в постсоветской провинциальной столовой, но кто при этом уже рос свободным и высокомерным гражданином мира.

Заглавный роман (или, скорее, повесть) сборника - разнородное нечто, на живую нитку собранное из автобиографических фрагментов о детстве в Казахстане (героиня, как, очевидно, и автор - из поволжских немцев, депортированных в начале войны в казахскую степь), о юности в Германии, куда ее семья довольно неудачно репатриировалась, об учебе в Оксфорде, где в неуемной жажде преуспеть героиня подсаживается на таблетки-стимуляторы, и о неудачной попытке выйти замуж за юношу из влиятельной чеченской семьи. Всё вместе это обернуто в невнятную конспирологическую историю о загадочном эксперименте по выведению сверхчеловека, в котором героиня участвует: на роль подопытного кролика ее утвердили именно в силу пестроты и неординарности персонального опыта.

Всё вместе это никак не складывается в единое повествование. Отдельные куски (например, история про лапшу на немецкой свадьбе в Казахстане) выглядят совершеннейшими жемчужинами. Другие (как новелла про несостоявшуюся свадьбу в Грозном) кажутся скупыми, беглыми заготовками для какого-то другого текста, влитыми в нынешний из соображений экономии и спешки. Третьи (как весь рамочный сюжет с экспериментом) и вовсе проходят по разряду неловкого недоразумения.

Несколько лучше дело обстоит в цикле рассказов «Жизнь на взлет», составившем последнюю треть сборника - дробная структура и при этом гораздо более четкое повествовательное единство (зарисовки из жизни двух русских девушек в Нью-Йорке) позволяет избежать чувства, что текст вот-вот развалится, раскрошится у тебя в руках. Но в целом остается много вопросов: в прозе Брейнингер всё время чего-то не хватает, что-то обрывается, что-то с чем-то не сходится, со всех сторон свисают оборванные нити...

Однако есть у нее и нечто по-настоящему выдающееся - собственно то, что позволяет видеть в Ольге Брейнингер ту самую анонсированную изначально надежду русской литературы. И в первую очередь это ощущение большого, просторного, по-хорошему глобального мира, в котором поселок Берлин в окрестностях Караганды способен сосуществовать в одном смысловом пространстве с Оксфордом или Чикаго и не так уж сильно от них отличается, а невротическая манера Брета Истона Эллиса и безупречный английский не исключают убогих провинциальных дискотек в анамнезе. То, что у многих других писателей становится барьером, намертво разделяющим мир на «нас» и «их», в голове Брейнингер просто не существует. Более того, зашитое в каждом из нас стыдноватое постсоветское наследие, вечный предмет то ли гордости, то ли многозначительного умолчания, становится у нее осознанным стратегическим преимуществом. От лица своего поколения Брейнингер без малейшего надрыва и драмы сообщает: мы круче чистеньких и одинаковых европейских мальчиков и девочек, потому что мы точно такие же. но при этом видели больше - например, Караганду девяностых. Мы выходцы из другого мира, но сегодня мы можем жить, где хотим, делать, что хотим, нам трудно, весело и интересно. И хотя пока это осознание выливается у Брейнингер лишь в неуклюжую метафору с нейро-психологическим экспериментом, от самой интонации, от самого взгляда веет свежестью, а еще раскованностью, отсутствием комплексов и спокойной уверенностью в себе и своих силах - словом, вещами в нашей литературе самыми что ни на есть дефицитными.

Однажды ночью семнадцатилетняя Марта бежит из интерната в Мытищах, куда богатые родители сдают своих сделавшихся вдруг не нужными отпрысков. В рюкзаке у Марты - запасная пара носков, книга Алена Роб-Грийе (которую она не читала и не прочтет), антисептический гель для рук и сарафан с открытой спиной, украденный у соседки по комнате. В сердце Марты -неукротимое желание найти мать, которой у нее никогда не было, а в голове путеводной звездою - то единственное, что девочка о ней знает: адрес на улице Овощной в городе Архангельск, где эта таинственная мать когда-то была прописана. По дороге с Мартой (и с теми, кто встретится ей на пути) случится много нехорошего, а потом девочка решит «срезать дорогу» - и окажется в самом сердце Сийского лесного заказника на границе Вологодской области, где всё станет по-настоящему плохо.