даст Меркель два месяца, которые она хотела и вот после этого мы выйдем из ДРСМД уже точно. Мы с Помпео подчеркнули, что речь идет только о двух месяцах и не больше, и Меркель согласилась. Тогда я потребовал, чтобы немцы немедленно объявили о своей поддержке нашего решение о выходе из договора. Именно поддерживают, не какая-то другая формулировка (например, “понимают”, что ранее пытался использовать Хеккер). Меркель снова согласилась. Пожалуй, это лучшее, чего от них можно было добиться. Мы обсуждали, как объяснить это другим союзникам, и Трамп предложил сказать: “По просьбе Германии и других стран мы прекратим действие Договора о РСМД через шестьдесят дней”. Поразительно, но он все еще не понимал, что помимо этой задержки остается обязательный 180-дневный период ожидания, но было уже слишком поздно ему это втолковывать.

Мы объявили о намерении выйти из Договора 4 декабря, все прошло хорошо, и 1 февраля 2019 года мы официально отозвали свое участие. Русские объявили о немедленной приостановке любых новых переговоров по контролю над вооружениями, что стало неожиданной побочной выгодой. Верховный жрец американских контролеров вооружений назвал меня “наемным убийцей соглашения о ядерных вооружениях”, что я воспринял как комплимент. По прошествии нескольких месяцев возникла некоторая суматоха, но в 12:01 утра в пятницу, 2 августа, США вышли из Договора о РСМД. Отличный день!

Другие двусторонние и многосторонние договоры с участием России и Соединенных Штатов также должны попасть под топор, не говоря уже о многочисленных многосторонних соглашениях, которые США заключили по глупости прежних администраций. Трамп, например, с готовностью согласился отменить подписанный Обамой Международный договор о торговле оружием, который никогда не был ратифицирован Сенатом. Против него еще на этапе подготовки выступали группы по борьбе с контролем над оружием в США — начиная хотя бы с меня в бытность заместителем госсекретаря в администрации Буша-младшего. Выступая на ежегодном съезде Национальной стрелковой ассоциации 26 апреля 2019 года в Индианаполисе, Трамп получил бурные овации, когда подписал указ о выходе из этого договора прямо перед аудиторией.

Трамп также вывел США из Парижского соглашения об изменении климата, шаг, который я поддержал. Это соглашение влияло на изменение климата примерно в той же степени, как перебирание четок и в меньшей, чем зажигание свечей в церкви (вы же понимаете, что церковные свечи надо запретить ради уменьшения углеродного следа?). Соглашение просто требовало от подписавших сторон установить национальные цели, но не говорит, какими должны быть эти цели, и не содержит механизмов принуждения. Это теология, маскирующаяся под политику, все более распространенное явление в международных делах.

Список других соглашений, от которых следует отказаться, длинный, включая Конвенцию по морскому праву и два других, от которых США должны быть немедленно освобождены. Договор по открытому небу 1992 года (который вступил в силу только в 2002 году) теоретически допускает невооруженные военные наблюдательные полеты над территориями более тридцати подписавших его сторон, но с момента его создания вызывает споры. Он давал преимущества России, но устарел и, по сути, бесполезен для Соединенных Штатов, потому что нам больше не нужно пролетать над их территорией. Выход США явно отвечал бы нашим национальным интересам, лишая Россию, например, возможности совершать полеты на малой высоте над Вашингтоном и другими особо чувствительными объектами. Когда я уходил в отставку, рассматривался вопрос о том, чтобы покинуть «Открытое небо», и в сообщениях прессы указывалось, что эти усилия, которые я по-прежнему полностью поддерживаю, продолжаются.

Аналогичным образом, отмена подписания Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний должна быть приоритетом, чтобы Соединенные Штаты могли снова проводить подземные ядерные испытания. Мы не испытывали ядерное оружие с 1992 года, и, хотя у нас есть обширные программы по проверке безопасности и надежности наших запасов, без испытаний нет абсолютной уверенности. Мы так и не ратифицировали Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, но мы оказались в подвешенном состоянии “международного права”. Статья 18 Венской конвенции о праве международных договоров, возможно, основанная на “обычном международном праве”, предусматривает, что стране, которая подписала, но не ратифицировала договор, запрещается предпринимать действия, которые нанесли бы ущерб “предмету и смыслу” договора. Отмена подписания Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний дала бы понять, что США будут принимать будущие решения о подземных ядерных испытаниях, исходя из своих собственных национальных интересов. По иронии судьбы, США подписали, но так и не ратифицировали Венскую конвенцию, и применимость “обычного международного права” является предметом жарких дебатов. Другие ядерные державы, такие как Китай и Индия, либо не ратифицировали, либо не подписали договор, поэтому он до сих пор не вступил в силу. США разорвали и другие договоры, в первую очередь при Буше-младшем, когда мы отозвали свою подпись с Римского статута об учреждении Международного уголовного суда.

Защита выборов в США.

Во время кампании 2016 года я назвал попытки России вмешаться в выборы “актом войны” против самой нашей конституции, и я с тревогой наблюдал за сообщениями о встрече Путина с Трампом на встрече G20 в 2017 году в Гамбурге, где Путин категорически отрицал какое-либо вмешательство России.

Нам нужен был не только ответ правоохранительных органов на международные киберугрозы, но и значительный потенциал военных и спецслужб. Соответственно, одним из первых вопросов, которые я затронул, была наша способность проводить наступательные кибероперации против наших противников, включая террористические группы и других “негосударственных субъектов”. Шла длительная борьба между теми, кто поддерживал подход администрации Обамы, полагая, что было достаточно только оборонительных киберопераций с редчайшими исключений и более здравым мнением о том, что решающее значение имеют наступательные возможности. Стратегия Обамы основывалась на заблуждении, что киберпространство было относительно безобидным, и что лучшим подходом было сгладить проблемы и не рисковать усугубить ситуацию. Я не понимал, почему киберпространство должно существенно отличаться от остального человеческого опыта: изначально оно было анархическим, но сила и решимость, подкрепленные значительным наступательным вооружением, могли создать в нем структуры сдерживания против потенциальных противников, которые в конечном итоге принесут мир. Мы были уверены, что Россия, Китай, Северная Корея, Иран и другие соперничали с нами в киберпространстве и пришло время дать отпор. Такая стратегия была разработана не для усиления конфликта в этой новой области, а для его сдерживания. В действительности стратегия, основанная только на обороне, гарантировала больше провокаций, больше конфликтов и больше ущерба как для бизнеса, так и для других частных организаций, а также для правительства США.

Такой прогрессивный подход вряд ли можно было назвать революционным. Перед тем, как я прибыл в Западное крыло, были проведены обширные межведомственные обсуждения по изменению правил эпохи Обамы, регулирующих