начала гладить по голове, — И ты вот, что еще подумай! Тебя в сырой земле черви жрать будут, а этот сукин сын на украденные у твоей семьи деньги, да со своими девками гулеванить станет! Нравится тебе так?!

Лицо Марины передёрнулось. А потом перекосилось в гримасе жгучей ненависти. Она рванулась из-под обнимающей её таисьиной руки. Вскочив на ноги и спрыгнув с нар на пол камеры, она, как была необутой, кинулась к железной двери. Подбежав к ней, она изо всех сил замолотила по железу своими кулачками.

— Эй! Кто там! Откройте!! — заорала она неожиданно звонким голосом, — Откройте! Позовите следователя! Корнеева позовите! Я признаться хочу!! Во всём признаться!

Глава 21

Свой личный сиротский бокал на почти поллитра я, не без сожаления отдал мадемуазель Шевцовой. Обхватив его ладонями, она громко хлебала из него крепкий "купчик". И так же, с не меньшей громкостью, шмыгала носом. Потом, в волнении, под неодобрительным взглядом Гриненко, начала один за другим сметать со стола бутерброды с колбасой.

— Ты притормози! — окоротил я её неуёмное кишкоблудство, когда на газете, несущей в массы, кроме пропаганды, функцию скатерти, осталось меньше половины припасенного на ночь провианта, — Дома надо было наедаться, предлагал ведь!

Стас одобрительно кивнул и только после этого потянулся за первым своим бутербродом.

Марину к нам привели, когда мы только-только сели за стол. Девушка находилась в крайней степени душевного расстройства. Отдав ей свой носовой платок, я через секунду уже мысленно с ним простился, увидев, как потерянная девица тут же пропитала его слезами и соплями. И, чтобы хоть как-то отвлечь ее от рыданий, предложил ей потрапезничать с нами. Барышня, еще совсем недавно считавшая себя барыней, начала молотить вареную колбасу, предназначенную для харчевания плебса, как не в себя. Да так, что трое голодных ментов, оторопев, отодвинулись от стола.

— Извините! — как маков цвет, покраснела девушка.

Смущенно потупившись, она стала сосредоточенно вытирать руки протянутым ей бланком протокола осмотра. Он для этого был самым приспособленным из всех следственных бланков, из-за рыхлости бумаги и достойного размера.

— Чаю еще налить? — от широкой души предложил я Марине кипятка вместо колбасы, которой было так мало.

Девица опять покраснела и помотала головой. Скорее всего, у неё в ушах уже плещет, а сказать об этом она стесняется, догадался я.

— Может, ты руки помыть хочешь? — задал я нейтральный вопрос светским тоном.

В ответ младшая инфанта шевцовского семейства опять интенсивно замотала головой, но уже в утвердительном формате.

— Тогда пошли, провожу! — поднялся я и барышня без промедления тоже вскочила.

Удобства на нашем этаже располагались в самом конце коридора. Запустив страждущую в секретную комнату, я шагнул к подоконнику и прислонился к лбом к холодному стеклу. Сознание плющилось от труднопреодолимого желания лечь и уснуть. Выгнать всех из своего кабинета, разложить кресло и накрыться шинелью. Понимание, что не все мечты сбываются, подтвердил шум водопада в унитазе за дверью. Еще минуты через через три появилась умиротворённая и умытая Марина. Назад мы возвращались уже неспеша.

— Ты рассказать мне что-то хотела? — притормозил я перед поворотом коридора к моему кабинету.

Если есть возможность доверительно пообщаться с источником, делать это следует всегда без лишних свидетелей. Которые, в таких случаях, всегда лишние. Независимо от степени дружбы, доверия и служебной зависимости. Это непреложный оперской закон. Который я привык свято блюсти еще с первой своей ментовской молодости.

— Да! — не глядя на меня, кивнула девушка, — Я решила рассказать вам всё, что знаю.

— А что ты знаешь? — протянул я Марине нашаренную в кармане казённых штанов конфету с надписью "Дюшес", которой я разжился еще в самолёте.

— Спасибо! — развернув леденец, она по-детски быстро засунула его в рот и продолжила скороговоркой, — Мне кажется, я знаю, где сейчас может быть Се.. где сейчас Агарков!

— Говори, я тебя слушаю, — поощрил я девушку спокойным кивком, затаив дыхание.

Я очень боялся быть разочарованным адресом прописки жулика. Который и без того мне уже был известен. Но перебивать заблудшую дочку Светланы Сергеевны не стал.

— Он, скорее всего сейчас у своей сестры прячется, — впервые подняла она на меня глаза, — Так получилось.. — сбилась Марина, но продолжила, — В общем я на прошлой неделе их с Николаем разговор случайно подслушала. Ну, Агаркова и этого его друга, с которым они у нас в квартире были,— она нахмурилась и замолкнув, повела плечами, словно освобождаясь от неприятного груза воспоминаний.

— Продолжай! — попросил я, с беспокойством ожидая, очередного тревожного вызова в дежурку, — Нам нужно, как можно быстрее его найти! Пока он ваши вещи по тайным местам и по друзьям не попрятал. И пока еще деньги вместе со своим подельником не растранжирил.

— Нет! — отрицательно покачала головой административно-задержанная Шевцова, — Все деньги Агарков себе забрал. И меня предупредил, чтобы я Николаю не проговорилась про них. Сказал, что мы на эти деньги шикарную свадьбу отпразднуем и на море поедем. Его друг думает, что они только вещи из нашей квартиры украли.

— Ты про сестру говорила! — отложив в памяти услышанное, вернул я Марину в нужную колею, — Где она живет и как её зовут? Имя, фамилия, возраст?

— Люба её зовут. Я сначала, как услышала, что он у неё живет, то подумала, что он мне с кем-то изменяет, — покраснев, вздохнула юная авантюристка, — И проследила за ним. Потом на следующий день опять туда пришла и поспрашивала девчонок в том дворе. Они рассказали, что это сестра Агаркова. У неё муж сидит уже два года, вот Сергей у неё и живет. Она старше его. Намного старше. А фамилии её я не знаю. И адреса не знаю, но я показать могу! Это в конце Челюскинцев, там бараки двухэтажные.

— Ладно, пошли чайку попьём и к Любе в гости поедем, — ободряюще приобняв девушку, я повел её в кабинет, даже не питая надежд на пайку. Верные друзья-товарищи по борьбе с криминалом, наверняка уже всё сожрали.

На Челюскинцев мы выехали укрепившись экипажем ОВО. Последний квартал улицы и в самом деле был застроен двухэтажными деревянными бараками с удобствами во дворе в виде деревянного сортира и помойки.

— Вон, второй подъезд, он туда вошел, — указала рукой Марина, — Первый этаж, двенадцатая квартира. Это мне потом девчонки