Вот точно паралич власти. Берия сидит ни жив ни мертв, ждет, когда явится Политбюро в полном составе и бубну ему выбьет. Это ж старые большевики, они сразу мордой об пол и сапогами так отделают, мама родная не узнает. А Политбюро боится, что вот-вот припрется Берия с милицией и всех повяжет, как агентуру Черчилля, милости просим к стенке.

Короче, полный бардак, некого в понятые позвать, а всего-то сутки, как товарищ Сталин помер. Что же дальше будет, глядишь, завтра и дворника не докличешься.

Прямо хоть дуй в институт к академику Сахарову, авось у них там с Ландау еще смена не закончилась, а то сядут вымывать стронций, и пиши пропало. Только неохота связываться, мутные ребята эти физики. Товарищ Сталин вон как с Капицей носился, а тот к нему на день рождения не пришел.

Можно, конечно, Власика с Поскребышевым по тюрьмам отыскать, их ведь из генералов разжаловали, мирные гражданские люди теперь. Но тут вопрос политический: вдруг они за дело сидят. Кокнешь Берию, а потом выяснится, что у тебя в понятых были два английских шпиона. То-то Черчилль, гад, обрадуется…

Однако повезло. Весь Кремль буквально перетряхнувши, вытащили генералы из кабинетов Хрущева и Маленкова, те даже под столы спрятаться не смогли, раздавленные ужасом.

Увидали страшный ржавый наган маршала Жукова и совсем упали духом на пол.

Маршал Хрущева за шкирку поднял и говорит:

– Не боись, Никита, для тебя же, дурака, стараемся. Прищучим этого прыща в пенсне – и тебя Генеральным Секретарем выберем!

– Только не меня! – Хрущев умоляет. – Я недостоин, я не справлюсь, у меня и образования нет. Вон Маленкова выбирайте, он все-таки электрический техникум закончил!

Маленков вообще говорить не может от волнения, пыхтит и хлюпает.

– Ну давай его, – Жуков соглашается. – Какая, собственно, разница. Ты не против, Маленков? По глазам вижу, не против. Есть возражения, товарищи генералы?.. Значит, я голосую «за», то есть решение принято единогласно!

И помчались к Берии. Вовремя приехали, не успел прыщ в пенсне до конца очухаться. А ведь уже высосал три бутылки ркацители и как раз тянул из-под стола канистру чачи, припасенную на черный день, двадцать литров. Подумать страшно, что могло случиться, если бы он чачу употребил да перешел к активным действиям. Начал бы гад, понятное дело, с академика Капицы. А вот закончиться этот день мог чем угодно, хоть ядерной войной.

И тут вваливаются генералы толпой, перед собой толкают Хрущева с Маленковым, смущенных до мертвенной бледности.

Берия от изумления аж канистру выронил. У него не то, что глаза на лоб полезли – пенсне выпучилось. Это ж надо, какой подарок, а он боялся.

Неверно истолковал момент, в общем.

– Ну что, – говорит, – троцкистско-зиновьевские сволочи… Попались?! Думали, пахан воткнул – гуляй, босота? Нет, допрыгались, шестерки! Всех! Всех настигнет карающий меч советского правосудия, век воли не видать!

Тут Маленков, чувствуя за спиной твердокаменную стену генералитета и понимая, что отступать некуда, вдруг напыжился, надулся, да как гаркнет:

– Товарищи! Мочи мента, волка позорного!!!

– Вали козла! – Хрущев орет.

Берия мигом свою ошибку понял, хвать канистру с чачей и прямо из-за стола – в окошко прыг. Но генералы тут как тут, ухватили за толстую задницу. Берия из окна мордой во двор торчит, дергается, визжит, как резаный:

– Отпустите, педерасты! Не надо! Ой, мама!

Во дворе стоят два охранника, малость растерянных. Мимо них только что целая банда генералов пробежала, размахивая оружием, а генералы просто так не бегают, да еще чтоб с пистолетами. Это явный государственный переворот, то есть не твоего ума дело. Коли есть голова на плечах, сиди тихо, жди, чья возьмет. А тут еще прямо в руки канистра падает, и из окна министр торчит, орет странное про «педерастов» – не захочешь, растеряешься.

Охранник, что помоложе, канистру открывает, нюхает – бухло. Глядит задумчиво на дрыгающегося Берию, делает большой глоток, отдувается и спрашивает того, который постарше:

– Скажи, ты ведь в лагерях служил… Это мне кажется, или они делают с Лаврентий Палычем… Именно то что мне кажется?!

Старший забирает канистру, степенно отпивает, смачно крякает да говорит:

– А ты думал?.. У них в Кремле порядки – не балуй. Сам Хозяин так поставил. Кто проштрафился, тому – жопа!

Тут Берия, как нарочно, совсем противно завизжал. Это у него штаны порвались, и он то же самое подумал, что охранники. На полном серьезе подумал.

– Вот блин горелый, – молодой говорит. – А меня ведь в комсомольские секретари двигают! Откажусь нынче же наотрез. Скажу, недостоин. Не хватало еще задницей отвечать, если не учуял ею перемен в партийной линии! Слушай, пойдем отсюда. Не могу я на эту порнографию смотреть!

– Ну какая это порнография. Это, брат, политика!

– А по мне так чистая порнография.

И ушли они с канистрой со двора от греха подальше, два простых русских душегуба, обученных метко стрелять в затылок. Младший – недоумевая, отчего у нас политика так странно выглядит. Старший – просто не думая, ибо давно знал, что именно такова на Руси политика: либо ты всех натягиваешь, либо натянут тебя…

Странно, но этого не понимал товарищ Маленков. Вместо того чтобы всех крепко вздрючить, он начал либеральную реформу сельского хозяйства. Наверное, сказался электрический техникум. Товарищ Хрущев такой мягкотелости не вынес и жестоко вздрючил Маленкова. А потом все Политбюро. Он даже Жукова сумел выгнать в отставку – как припомнил ему двадцать трофейных аккордеонов, маршал прямо обалдел, слова вымолвить не смог, повернулся и сгинул. А Хрущев, набравшись силенок, отодрал всю страну и отдельно ее сельское хозяйство. Вот тут страна воспряла духом!

Кто бы мог подумать, что жить станет еще лучше и еще веселей – казалось бы, уже некуда. Мертвый Хозяин так ворочался в своем стеклянном гробу, что пришлось его вынести из мавзолея и закопать. Ходили слухи, будто по ночам Ленин крыл его отборным матом, а Сталин вяло отругивался, поэтому с вечера почетный караул заступал к мавзолею с затычками в ушах. Берию вообще вычеркнули из истории. Иначе надо было признать официально, что он дурак, из чего советский народ наверняка сделал бы ошибочные выводы.

Академику Сахарову, помня за ним манеру замышлять такое недоброе, что пугался сам товарищ Сталин, вкатили на всякий случай еще две Звезды Героя. Сахаров намек понял, уволился из института и подался в философы. Ландау, которого никто в Политбюро не воспринимал всерьез (а как относиться к дураку, доказавшему, что Хозяин построил фашизм вместо социализма?), не досталось и медальки. Ландау, конченый уже теоретик, не обратил на это внимания. Он только заметил, что в институтской подсобке стало посвободнее и теперь можно после смены приглашать сюда дам – как нарочно лишний стакан образовался.

В Кремле вдруг потерялся дедушка Калинин, его долго искали. Потом решили, что, наверное, завалился за диван, и плюнули – пускай лежит, кому он мешает-то. Некоторые совсем уж старые большевики расценили исчезновение дедушки как признак скорого Конца Света и даже пытались призвать коммунистов к общественному покаянию, но этих быстренько сплавили доживать на пенсию.