– И кстати, тогда понятно, откуда ты так хорошо с оружием знаком.

– А откуда? Мне непонятно.

– Ну, как. Ты вырос в воинственной знатной семье. С детства любил оружие. Воевал.

– Согласен…

Переговоры монархов шли свои чередом. Первым, для затравки, решили самый простой вопрос – Валашский. По давнему соглашению Валахия[68] должна была выступать на стороне Сигизмунда в его борьбе с турками, но от выполнения договора уклонялась. Теперь Сигизмунд в отместку дал согласие королям польскому и мадьярскому, чтобы они разделили этот край между собой.

Затем обсудили создание антитурецкой коалиции. Надежды на мир с Турцией не было. Но Польша отказалась участвовать в коалиции, пока в неё не войдёт большинство европейских государств. Этот пункт повестки оставили на потом.

Ганзейский вопрос до решения тоже не довели. Суть в том, что датский король Эрик желал урегулировать отношения с городами Немецкой Ганзы, агрессивность которых в торговле просто истощала его королевство. Но ведь людей Сигизмунда оно обогащало! Вот вопрос и завис.

Попытки обсудить объединение католической и православной церквей разбились о твёрдую позицию Москвы. «Не бывать такому никогда», заявил митрополит Фотий. Упорнее всех объединение католиков и православных поддерживали Сигизмунд и папские послы, но духовенство отказалось дискутировать.

Обсудили религиозную революцию гуситов в Чехии, но уж тут никаких решений принять было вообще нельзя. Зато переговоры о выработке правил торговли, о налогах, о судоходстве по Балтике оказались весьма продуктивными.

Мелочи: о возведении в достоинство, пожалованиях и наказаниях, об изменениях в дипломатическом протоколе – хоть и стоили немалого времени, но всё же шли фоном.

В перерывах между дискуссиями гости устраивали рыцарские турниры, охоты, и вообще забавлялись по-всякому. Одной из новых забав стало обсуждение встречи родных братьев, членов разных делегаций, а именно графа Эриха фон Дубова, посла императора, и мастера Гло́бы, помощника боярина из Москвы.

Все о них говорили. Все хотели их видеть.

Лавр держался великолепно. У Фотия и других москвичей были сначала сомнения: как это, кузнец, которого они знают как облупленного, и вдруг – выходец из знатного европейского рода. Поначалу не вызывали доверия и его сказки, будто он живал за морями. Но когда услышали придворные Василия разговор Гло́бы с императором на немецком языке, с послом из Царьграда – на греческом, а с одним знатоком он болтал даже на персидском – уверовали: правда сие. Ну, не может простой кузнец так спокойно и изысканно общаться с сильными мира сего!

– Почто не сказал, кто ты? – пенял ему Фотий. Они собрались в своей части княжеского замка, человек десять, включая князя Василия, и обсуждали события дня.

– А кто бы мне поверил? – удивился Лавр. – Могли не поверить, и того… плетьми бы погладили, а то и кнутом бы угостили. Во еже тщи идти на плаху?

– Это да, – вздохнул митрополит. – Легла бы на тебя хула. Однако, что нонеча делати нам? Не лепо такому, как ты, простым хитрецом[69] быти.

– Пред императором нам соромно[70], что брат императорского посла, графа Дубова, у нас в чёрном теле, – высказал своё мнение боярин, ведавший посольскими делами.

– А вот что! – вмешался князь Василий, смотревший на Лавра горящим взором. Очень его поразила вся эта волшебная история. – Мы нашего Гло́бу оденем лучше, чем тот граф.

– Не надо бы, великий господин, – засомневался Лавр. – Я всё-таки не граф. И меч мне носить нельзя, я не бийца.[71]

– Меч нельзя, – подтвердил княжеский воевода, – но исстари оружейники носили нож.

– Нож и сапожник носит, – обидчиво сказал князь. – Нож с мечом не сравнить.

– Так пусть носит кинжал богатый, – предложил боярин Рогожа. Они с Лавром жили душа в душу, ему бы на пользу пошло, коли б его мастер поднялся повыше.

– А у нас есть такой кинжал? – спросил князь.

– Нет, так сделаем, – ответил Рогожа и указал на Лавра. – Вот он сам и сделает.

– Да! Эй, там! Казначей! Выдай Гло́бе камней самоцветных и нити золотой, сколько скажет. И пусть одежду ему подберут богатую. Сапоги боярские. Шапку. И коня.

Затем он кликнул постельничего. Приказал:

– Чтоб ввечеру привели в мои палаты Гло́бу. Он будет мне свои сказки сказывать, как жил за морями…

В отличие от оружейника Лавра, дипломат Стас обязан был участвовать в заседаниях. Он даже выступал в прениях, когда была на то воля императора.

– Впервые вижу сразу столько монархов! – говорил он Лавру как-то вечером. – И что интересно. Мы-то с тобой знаем будущее. Все они умрут. Всех забудут. Через пятьсот лет их дипломатические тонкости будут никому не интересны. В лучшем случае какой-нибудь аспирант, ради цитаты в своей диссертации, зевая, просмотрит протоколы наших заседаний. А сейчас они – как интригуют! Будто собираются жить вечно.

– Они интригуют от имени своих стран и народов, – равнодушно заметил Лавр. – А народы будут жить… пусть не вечно, но всё же долго. Сейчас важнее, что мы с тобой попали сюда из двух разных миров. Что-то произошло, а мы и не знаем. Давай-ка разберёмся, в какой момент произошла бифуркация.[72]

– Это нам придётся по часам всю историю пересмотреть, – хмыкнул Стас.

– Не надо преувеличивать! Начнём сверху, и доберёмся до нужной точки. Чур, я первый рассказываю. Мы живём в Советском Союзе, строим социализм, у власти Коммунистическая партия во главе с товарищем Сталиным.

– Ничего себе история.

– Точка, от которой началось движение к социализму и к созданию СССР – это вооружённое восстание в Петрограде 25 октября 1917 года под руководством Ленина. Слышал о таком восстании?

– Нет. Зато я хорошо знаю историю Сентябрьского переворота 1917 года, совершённого Лавром Корниловым.

Они помолчали, осмысливая сказанное. Потом Лавр, вздохнув, сказал:

– Ну, вот. Не пришлось разбирать историю по часам. Кстати, мне имя дали в честь Корнилова. Мама рассказывала.

– Но почему нас двое?