Нельзя назвать причиной неудачи и недостаток знаний о природе холеры. Ученые и врачи прослеживали связь между холерой и грязной водой с первых дней прихода холеры в Европу. В Москве эпидемия распространялась по берегам Москвы-реки, в Варшаве – по берегам Вислы, в Лондоне – Темзы. В 1832 году французский хирург Жак Матье Дельпеш отмечал, что холера в Англии расползается от центра к периферии и «центром этим служит берег реки». В том же году другой француз поделился наблюдением, что холера идет от источника, «полного нечистот», и как только оттуда перестают брать воду, «дальнейших случаев холеры не отмечается»{434}. В 1883 году один профессор медицины издал целую карту города Лексингтона в штате Кентукки, на которой места смертей от холеры были соотнесены с загрязненностью тех или иных топографических объектов. То же самое относится и к соленой воде в качестве лекарства. Впервые это средство было предложено – и подкреплено вескими доказательствами эффективности – в 1830-х{435}.

Врачи XIX века делали правильные наблюдения и располагали необходимыми технологиями для лечения холеры. Беда в том, что правильные наблюдения и необходимые технологии делу не помогали.

* * *

В 1962 году физик и философ науки Томас Кун объяснил, как прикладная наука парадоксальным образом может не только открывать неизведанное, но и препятствовать открытиям. Ученые постигают действительность через призму так называемых парадигм, теоретических построений, объясняющих, почему все функционирует именно так. Парадигмы служат теоретическим каркасом для научных наблюдений. Они похожи на тщательно прорисованный карандашный контур, который ученые закрашивают и дополняют подробностями, усиливая и обогащая тем самым парадигмы. Для современной биологии такой парадигмой выступает эволюция; для современной геологии – тектоника плит.

Для медицины XIX века парадигмой служило учение Гиппократа. Согласно его принципам, здоровье и болезнь являют собой результат сложного своеобразного взаимодействия между существенными внешними факторами общего характера – вроде метеорологических условий и местной топографии – и уникальными для каждого человека внутренними факторами. От правильного уравновешивания этих разнородных факторов и зависит, как считалось, поддержание и восстановление здоровья.

Эти принципы, сформулированные последователями древнегреческого врача Гиппократа, тысячи лет практически в неизменном виде передавались медиками из поколения в поколение. «Гиппократов корпус» V века до нашей эры – шеститомное собрание трудов о здоровье и медицине – вместе с развитием высказанных в нем идей, изложенных врачом II века Галеном на десяти тысячах страниц, составляли обязательную часть программы медицинского образования начиная с VI века. К 1200 году без изучения этих трудов звание врача не присваивали. Серьезная работа по переводу текстов Гиппократа и Галена на английский и французский продолжалась на протяжении всего XIX века{436}.

Томас Кун полагал, что без таких парадигм наука не могла бы существовать. Число доступных для наблюдения фактов и вопросов, которыми можно задаваться, практически бесконечно. Без осознания, почему то или иное явление или процесс именно таковы, утверждал Кун, ученый не сможет сориентироваться, какие вопросы ставить и какие факты накапливать. Вопрос «как?» – основополагающий для большей части научной деятельности – рискует остаться незаданным.

Но парадигмы, несмотря на всю их пользу, загоняют ученых в коварную ловушку. Из парадигм рождаются априорные предположения, а они ограничивают восприятие ученого. Психологи выделяют в этом случае два распространенных когнитивных искажения – «ошибку подтверждения» и «слепоту к изменению». Первое состоит в том, что человек отмечает и запоминает только то, что подтверждает уже имеющиеся у него предположения и ожидания. Видит то, что ожидает увидеть. А отклонения, противоречащие этим ожиданиям, попросту не замечает – это и есть слепота к изменению. В одном из исследований слепоты к изменению экспериментаторы намеренно искажали ожидания испытуемых, тайно подменяя интервьюера, когда испытуемый на секунду отвлекался. Перцептивное нарушение до такой степени ассимилировалось испытуемым, что подмена проходила попросту незамеченной. Словно и не случилось ничего{437}.

Из-за этих двух когнитивных искажений (ошибки подтверждения и слепоты к изменению) нарушенные ожидания – или, как называет их Кун, аномалии, т. е. факты, не укладывающиеся в парадигму, – просто игнорируются. Несомненно, они тоже помешали учившимся по Гиппократу врачам осознать, что холера не укладывается в Гиппократовы принципы. Но Кун обнаружил еще одну когнитивную проблему. Бывает, что аномалии человек не видит, как говорится, в упор, даже когда его сталкивают с ними нарочно.

Кун ссылается на проведенное в 1949 году исследование когнитивных диссонансов, в котором от испытуемых требовалось определить масть и достоинство игральных карт. Большинство карт были обычными, но попадались и аномальные: красная шестерка пик или черная четверка червей. На просьбу назвать карту испытуемые «без малейших колебаний или замешательства» распознавали их как самые обычные. Человек видит аномальную красную шестерку пик, а называет обычную черную шестерку пик или обычную красную шестерку червей. Это тоже разновидность ошибки подтверждения. Интересен еще один момент: что происходило, когда испытуемым такие аномальные карты попадались несколько раз. У человека крепло ощущение, что с картами что-то не так, но в чем именно подвох, испытуемые не замечали. Некоторых отрицание аномалии приводило к полному замешательству. «Я не могу разобрать масть, кажется, это даже вовсе не карта была, – говорил один из испытуемых. – Я уже не знаю, какого она цвета, пики там или черви. Я, кажется, уже вообще не помню, как выглядят пики. Кошмар!»{438}

В истории медицины таких примеров хоть отбавляй. Неожиданные или нарушающие господствующую парадигму наблюдения и методы лечения – притом что альтернативное обоснование не обладало убедительностью – отбрасывались из-за одного только несоответствия теории, независимо от подкрепления эмпирическими данными. В XVII веке, например, голландский текстильщик Антоний ван Левенгук сконструировал микроскоп и открыл бактерии. Он исследовал дождевую воду, озерную, воду из каналов и даже собственные фекалии – и повсюду обнаруживал микроорганизмы, которые назвал анималькулями. Дальнейшие исследования могли бы пролить свет на роль, которую эти микробы играют в человеческих болезнях, но этого не случилось: изучение организма под микроскопом было на два столетия загнано в подполье. Представление о том, что крошечные существа каким-то механическим образом формируют организм и влияют на здоровье, нарушало Гиппократову холистическую парадигму. Медик XVII века Томас Сиденгам, которого называли английским Гиппократом, отмахнулся от наблюдений Левенгука как от несущественных. Его ученик доктор и философ Джон Локк писал, что попытка разобраться в болезни, изучая тело под микроскопом, сродни тому, чтобы определять время, вглядываясь в часовой механизм{439}.