на разложенные кольчуги, зацепившись за них, словно за нить спасения, пробасил:

— Так что надобно поправить в них? Чем они красавицам-защитницам не по нраву?

Воспользовавшись моментом, Волот сжал плечо Баровита, потянул к выходу.

— Ты хоть близнецам покажись! — крикнул ему вслед Гроздан. — Они тебя всё лето дожидались, каждый день о тебе спрашивали!

Ничего не ответив, Баровит вышел из кузни, зашагал за Волотом.

— Рукава поубавить, — вклинилась Радмила, видя растерянность бронника, — на два ряда.

— Мне удлинить её надобно, — заправив за ухо золотистую прядь, заговорила Умила, — да ворот тоже. На два ряда.

— Сделаем, красавицы, — улыбнулся Микула, — сделаем, родимые. Гроздан, запомнил?

— Запомнил, — пробурчал подмастерье и, зыркнув на Умилу, поплёлся за клещами.

— По плате, — спокойно выдержав его взор, омуженка отвязала от пояса кошелёк. — Сколько сейчас?

— Ой, да что ты, — отмахнулся Микула. — Расплатитесь, когда готово будет.

— А когда готово будет? — вклинилась Радмила.

— Через неделю, коли не горит.

— Не горит, — улыбнулась лучница.

— Доброго дня вам, умельцы, — попрощалась Умила.

Навалившись на плечи Баровита, Волот шагал по кузнечному ряду, расталкивая людей и лошадей. Ища взором спокойное место, не замечал ни выставленных на продажу мечей, ни улыбающихся ему девок. Завернув за угол, витязь остановился у пустой телеги, повернулся к другу.

— Тебе надобно наведаться к ним.

— Почто? — удивлённо изогнув бровь, Баровит скрестил на груди руки.

— Они твоя кровь, твой род, не можно от них отворачиваться.

— Хм, — горько ухмыльнулся Зорька, — видно, я тебе надоел. Восвояси гонишь?

Сжав широкие плечи, Волот тряхнул друга, пробасил:

— Думай чего говоришь! Никому из нас не хочется тебя отпускать… К тому же я не верю, что ты не воротишься. Да всё же надобно с родителями да братьями хоть словом перемолвиться. Негоже вам друг от друга взор воротить, словно чужим.

— Помнится, последняя наша встреча кончилась руганью, — устало вздохнул Баровит. — Что мне сказать им?

— Откуда мне знать? — подбоченившись, выдал Волот. — Вот придёшь к ним, разговор сам завяжется.

— Не знаю, брат, — поморщился витязь. — Может, ты прав…

— Чего тут думы думать? — перебил Бер. — Делать надобно.

— Ладно, — сдался Зорька, — схожу к ним, погощу.

— Что? — девичий голос заставил вздрогнуть. Оглянувшись, Волот увидел Умилу. Сестра явно слышала часть их разговора и явно не разделяла принятое решение. Омуженка подошла ближе, всмотрелась в глаза Баровита. — Нечего тебе там делать. Зайти поклониться можно, да не боле.

— Умилушка, мне всё равно надобно с отцом сперва переговорить, — успокоил Зорька. — Сейчас никуда я не пойду, разве что с вами домой.

Умила обняла Баровита, сильно, властно, словно так могла удержать подле себя. Волот же на это покачал головой, не разделяя мнение сестры.

* * *

Пульсирующая синь била в глаза, клокотала ожившим океаном. Чёрный змей покоился в коконе серебристых нитей. Почуяв чужаков, дракон лениво открыл глаз, подтянул рваные крылья. Не дожидаясь нападения, Родослава обратилась рекой, ударилась о чешуйчатую грудь. Чудище взвилось, зарычало, хлестнув хвостом. Ледяные волны оплели длинную шею, сжали тело, разжигая ярость. Разинув пасть, змей впился в извилистое плетение волн, но меж острых зубов потекли лишь холодные ручейки. Могучие лапы били водную толщу, рвали речную кожу, но тщетно. Он не мог отбиться от стихии, не мог сбросить с себя настырного противника.

Родослава сжала чудовище, её волны обрушились на змеиную голову, ударили в грудь, но тщетно. Богатырша не могла причинить вреда дракону. Теряя силы, она пыталась сдержать его, не дать сбежать. Впившись в костлявые крылья, богатырша ощутила боль — серебристые нити резали её тело, вонзались ледяными иглами. Волны теряли гибкость, затвердевали, не в силах высвободиться. Рыча от боли, Родослава приняла человеческое обличие, припала к чешуйчатой коже, выползая из-под нитей. Огромная голова нависла над ней, разинула пасть. У самой головы громко сомкнулись зубы. Спрыгнув с его спины, богатырша увернулась от атаки. Рухнув на зыбкое марево, Рода едва успела отстраниться, как тяжёлая лапа опустилась рядом, чудом не раздавив. Увязая в синеватой дымке, воительница следила за чудищем, думая, как же его одолеть. Чёрная тень пронеслась над головой — лебедь кружила над ними, срезая крылом серебристые нити. Дракон взвыл, стоило одной из них погаснуть. Вытянувшись, он попытался схватить лебедь, но та взмыла вверх, оборвала ещё одну нить. Расправив крылья, змей устремился за птицей, позабыв о Родославе.

Разгоняя марево, хватаясь лапами за нити, дракон преследовал лебедь. Хранительница Нави лишала его сил, рассекая блёклые дорожки чьих-то душ. Змей не мог боле поглощать их, не мог преумножать свою мощь, и это невероятно злило. Хлопнув широкими крыльями, он вытянул шею, единым порывом сомкнул пасть на чёрной птице. По языку расплылась горечь, пепел заскрежетал на зубах, из ноздрей повалил дым. Зарычав, чудовище скрутилось клубком, заозиралось — всё та же птица, кою он только что поглотил, кружила над ним, оборвав последнюю нить. Взбесившись, дракон набрал воздуха в грудь, по смоляным чешуйкам разлилась лава, огонь столбом вырвался из его чрева, желая испепелить лебедя.

Тяжёлый столб воды обрушился на его пасть; зашипело пламя, обращаясь паром. Рода вновь сжала длинную шею змея, ударила по крыльям. Захлёбываясь, дракон вздрогнул, сжался. Чешуя обратилась тленом, крылья растаяли в синеватом мареве. Из груды пепла поднялся дряхлый старик, зло ухмыльнувшись, уставился на принявшую человеческий облик Родославу. Отбросив с лица мокрые пряди, богатырша ринулась на него. Первого же удара хватило бы, чтобы проломить колдуну голову, но рука прошла сквозь него, словно через облако. Рода замерла в замешательстве, но этого мига Лунвэю хватило. Он всмотрелся в её серые глаза, проникая в воспоминания. Богатырша застыла, не в силах оторваться от его выцветшего демонического глаза. Лунвэй выхватил первый образ, что возник в её мыслях, — высокий широкоплечий мужчина. От него веяло знакомой силой, кровной связью, но не с ней… с Акимом.

Затаив дыхание, под хрип пленницы колдун проникал глубже, вороша воспоминания. Кто ещё связан с ней? Сколько наследников оставил Аким? Он бы нашёл ответы, но внезапно по рукам расползся иней. Холод был настолько силён, что тело онемело, а кожа покрылась кровящими трещинами. Отскочив от Родославы, Лунвэй уставился на приближающуюся к нему женщину. Она принадлежала этому миру, сомнений у колдуна не было, ибо силы Нави подчинялись ей всецело. Не теряя времени, сотрясаясь от нестерпимого хлада, Лунвэй вывел в воздухе тайный знак. Ход получился небольшой, словно лисья нора. Колдун рыкнул, зашептал заклятье. Тело его сжалось, уменьшилось, почернело. Обратившись ужом, он нырнул в нору и канул в ней.

— Кого он увидел? — повернувшись к Роде, спросила Аделя.

— Демира, — прохрипела богатырша.

— Коли я уйду в межмирье, дабы его предупредить, то ты станешь