красота, коей с упоением наслаждается душа. День спешил прочь, унося с собой заботы и тяготы. Окончились долгие часы обучения, кои требовали от Баровита немалого терпения и выдержки. Иной раз ему казалось, что обучение отроков сложней любого боя. Теперь можно идти домой, оставив за массивными вратами Камула тревоги и печали. Можно идти домой…

Рыкнув, Баровит опустил взор. Идти домой совершенно не хотелось. Сердце рвалось обратно в град, к восточной крепостной башне, к широкому двору, к горячо любимым людям. Но он обещал наладить отношения с кровными родичами… обещал себе. Неохотно сделав шаг вперёд, витязь побрёл к отчему дому. Его родители жили за Камулом, как и все скотоводы. Дворы скотоводов были вдвое, а то и втрое больше дворов горожан, но не столь уютны и аккуратны. Большую их часть занимали хлева и курятники. С самого раннего утра стада выгоняли на луга, пастушьи рожки вторили топоту копыт, а вечером всё повторялось в обратном порядке.

Запах навоза настырно лез в нос, мычание и блеяние доносилось отовсюду. Высокие заборы, вытоптанная земля — здесь всё было чужим, всё. Закутавшись в плащ, Баровит прибавил шаг, будто боялся передумать. Нужный двор был уж совсем рядом, проступил из-за соседских заборов. Вот он, стоит лишь толкнуть калитку. Замерев в нерешительности, витязь сжал лямку дорожной сумы — нет, это превыше его сил. Резко развернувшись, Баровит шагнул к тропе, ведущей в Камул, и встал как вкопанный. Близнецы бежали к нему со всех ног, вдали показались Вако с Грозданом.

— Баровит! — радостно закричали мальчишки, повисая на его руках.

— Никак управились уже? — улыбнулся витязь, коря себя за минутную слабость.

— Ага, — улыбнулся один.

— Тятька стадо обратно гонит, нас к матушке вперёд себя послал, дабы столы накрывала, — подхватил второй.

— Видал, там Вако с Грозданом возвратаются?

— Видал, — кивнул Баровит, отворяя калитку.

А за калиткой царила суета — младшая сестра их отца загоняла уток, мать наливала козам воду, дед Довол вываливал свиньям кашу. Какой только живности здесь не было: и заморской, и местной, овцы побольше, овцы поменьше, полохматей, с короткими ушами, с длинными… Родичи Баровита были самыми зажиточными скотоводами, но при этом их дома не сильно отличались от хлевов. В двух соединённых горницей избах ютились его родители, четверо братьев и дед с прадедом. Как ни силился Баровит, но понять такого уклада не мог.

— Матушка, — наперебой голосили близнецы, — матушка! Тятенька возвратается!

Ахнув, мать сунула пустое ведро младшим, поспешила в дом, крикнув напоследок:

— Баровит, в конюшне убери!

— То у него не в чести, — пробурчал дед, выходя из свинарника.

Баровит ничего не ответил, молча направился в конюшню. Такая работа не была ему в тягость, как и любая другая, но казалось: ничего, кроме неё, не объединяло эту семью. День начинался хлопотами и ими же заканчивался, за столом говорили лишь о скоте, торговле и постройке новых хлевов. Он был совершенно чужим здесь… странным, страшным.

Расправившись с навозом, витязь подошёл к колодцу, опрокинул на руки ведро воды. Старческое бормотание коснулось слуха, женский ласковый голос вторил ему. Баровит медленно выпрямился, взглянул на сидящего под навесом прадеда. Ноги почти не слушались старика, руки дрожали, но улыбка не сходила с лица — молодая женщина сидела напротив него, поглаживая сморщенные кисти. Баровит часто видел обитателей Нави, слишком часто, чтобы спутать эту незнакомку с живым человеком.

— Кто ты? — шепнул витязь, подойдя ближе.

— А? Ага, — оживился прадед, увидев его, — знакомься, голубчик, любушка моя Милонега.

Баровит удивлённо посмотрел на женщину. Он мало что знал о своей семье, но точно знал, что мать его деда звали Дуней. Именно в честь неё была названа мать Баровита.

— Ты пришла за ним, — заявил Баровит.

— Она приходит ко мне каждую зорьку, — встрял прадед, — никогда меня не оставляет.

— Ты всё больше приближаешься к Той стороне, деде, — вздохнул витязь.

— Так оно же к лучшему! — рассмеялся он.

— Трёх месяцев не пройдёт, как вместе будем, — пролепетала женщина, поцеловав дрожащие пальцы старика.

— Забери его легко, без мук, — попросил Баровит.

— Как иначе? — Милонега удивлённо вскинула брови. — Любый мой, всё ради него.

— Ты похож на меня, — улыбнулся прадед.

— Чем же? — с интересом спросил витязь.

— Безумием! — грубый голос заглушил старческий шёпот. Казалось, вздрогнула даже Милонега.

Обернувшись, Баровит увидел деда. Он стоял неподалёку, сжимая вилы. Его глаза горели презрением, страхом.

— Ты такой же безумный, аки мой отец, — продолжил дед Довол. — Его прокляли Боги, теперича это проклятье течёт по его крови, поражая старшего сына в семье. Как токмо ты народился, я сказал Азару, что тебя надобно утопить. А он пожалел дитятко своё. Вот оно взросло, теперича вместе с прадедом с пустотой болтает, Лихо кликает.

Ничего не ответив, Баровит наклонился к прадеду, получше укрыл его ноги шерстяным покрывалом. Улыбнувшись Милонеге, направился в дом.

Дуня хлопотала у печи, спешно переставляя горшки на стол. Аромат томлёного мяса и овощей заполнял светлицу, пробуждая аппетит. За столом уже сидели близнецы и отец, Вако выставлял кружки и блюда, Гроздан вынимал из погреба медовуху. Не сразу Баровит приметил за печью отцовскую младшую сестру — Грёзу. Девушка вжалась в самый тёмный угол, лишь стоило витязю войти в светлицу. Хоть Грёза и приходилась Баровиту тёткой, но по возрасту была ровесницей Гроздана.

— На вот, — Дуня поставила в корзину горшочки с маслом и мёдом. Накрыв корзину полотенцем, вновь вернулась к печи. — Отнеси старшой сестре, мёдом спину ей натрёшь.

— Почто мёдом? — пробасил Баровит, подходя к трясущейся Грёзе. Вытянув из сумы деревянный короб, протянул девушке: — Мазь для того надобна. Мазь особая, её дядька Зоран с Умилой варят из трав целебных. Бери.

Но Грёза молчала, сжимая корзинку. Много слышала она о своём племяннике от брата и его жены, да от соседей тоже. Говорили, что он кликает смерть, что худо в дом притягивает. Оттого колени тряслись, а руки холодели. Не дождавшись ответа, Баровит положил короб в корзину и отступил на шаг, пропуская девушку к горнице. Грёза пронеслась мимо него, как ошпаренная, выскочила во двор и скользнула за ворота, даже брата не поцеловала на прощание. Азар лишь покачал головой, когда хлопнула калитка, и налил в кружку медовухи.

Воцарившееся молчание разрушил младший брат, выхватив из кармана рожок.

— Послушай, Баровит!

Мальчик заиграл на рожке, а близнец подхватил. Баровит медленно опустился на лавку, вслушиваясь в мелодию. Задорный мотив, яркие переливы — это была не простенькая песенка пастушков, усердие и любовь читались в каждом звуке. Закончив, мальчишки вопросительно уставились на старшего.

— Ну как?

— Ладно у вас выходит, — оценил