Да, я стала искать ответы в метриках, старых изводах, глотая книжную пыль и чихая. Начала я с семейства Дардас. Уж очень много было пересечений с ними. Я даже думала, что старый лорд Дардас и являлся любовником моей тетки, но многое не сходилось. Старый Уго, несмотря на свои золотые слитки, был сильно не в фаворе у короля Крайстута. А человек, который состоял в греховных отношениях с моей тетушкой, являлся максимально приближенным к государю, личностью, которой безоговорочно доверяли.

Лорд Дардас не хотел мириться с пренебрежением к своей важной персоне, поэтому нашел способ воздействия на тогда уже больного короля. Престарелый Крайстут сдался и дал свое согласие на брак Удвига с Риджите. Казалось бы, сбылось желание лорда Уго — дочь вот-вот наденет корону, король Крайстут умрет, а из легкомысленного Удвига можно будет вить веревки.

Но нет.

Никогда нельзя говорить «гоп», если не перескочил болото.

Все надежды Дардасов разрушились в тот момент, когда принц Удвиг показал свои своенравие и характер, отказавшись жениться на Риджите, не соблазнившись бесценным приданым невесты, в том числе, проигнорировав угрозы отца и Дардаса.

В итоге жертвой стал целый Дом Вардасов.

Я машинально посмотрела на канцлера, но тот оставался невозмутимым, как будто ничего не произошло и его семью не вырезали по приказу деда Лукреции, грациозно склоняющейся в идеально отточенном реверансе. Ни единой эмоции.

Как он выжил тогда? И чего хочет сейчас, ревностно оберегая своего племянника и его трон?

Мести?

Кто сказал, что нынешний канцлер забыл о былых обидах?

Но, наверное, власть в его руках и была возмездием за близких. Корона висела перед ними, как спелое яблоко, да страж у нее оказался больно свиреп и зубаст. И Дардасы понимали это хорошо. Понимали и боялись. Это читалось в глазах Виго Дардаса, украдкой поглядывающего в сторону трона.

Страх.

Вот что было в его глазах. Он боялся Вардасов на троне. Да-да, именно Вардасов — Витгерд хоть и признанный Удвигом сын, но все-таки бастард.

Но чего боялся глава Дома Дардасов, когда смотрел на меня?..

Вопросы множились, а ответы сами собою не приходили. Их надо было искать.

Лукреция блистала. Нарядом по последней моде, бриллиантами, идеальными манерами и прекрасной речью. Только взгляд ее был направлен не на короля, а на Вардаса, и смотрела она на него не просто так. Сколько всего читалось в глазах красавицы! Лукреция привыкла получать желаемое, и Вардас сейчас попал в круг ее неприкрытых интересов. Не король, а его дядя. Пренебрегла ли Лукреция желаниями родственников, уступив своим собственным устремлениям, или, наоборот, играла роль, отведенную ей любящим родителем? Неизвестно. Но взгляд девушки красноречиво говорил о ее желаниях.

Я покраснела и отвернулась. Мне сложно было понять такую разновидность языка взглядов и жестов. Одно я знала точно: от острых отблесков, отражавшихся в глазах Лукреции, мне стало не по себе. На Вардаса я в этот момент побоялась смотреть. Наверное, не хотела видеть в его глазах ответный огонь, воспылавший от зазывных помахиваний ресницами юной леди Дардас.

И опять в памяти всплыла та давняя история…

В глазах поплыли черные пятна, стало невозможно дышать.

— Ты чего? — встрепенулся Легарт. — Тебе плохо, Гинтаре?

— Все… в порядке, — простонала я. И заметила, что практически повисла на руке кузена. Сомнительное желание привлечь чужое внимание немного отрезвило.

— Ты вся белая. — В глазах Браггитаса сквозило беспокойство.

— Немного корсет давит, — призналась я. — С непривычки ослабела.

— Смотри у меня, — подозрительно покосился родственник. — А то устроишь у всех на глазах несвоевременную встречу с почившими родственниками! Вторая родственница за такое короткое время — как мне потом оправдываться, что я тебя не заморил?

— Вот специально грохнусь, а потом посмотрю со стороны, как ты станешь выворачиваться.

— Хитра лиса!

— Есть в кого.

Мы посмеялись. Но мне было нелегко. Такое впечатление, что хваленая служанка специально затянула корсет потуже, чтобы встреча с королем не казалась мне малиной. Или на меня успела подействовать придворная роскошь, и я совсем разнежилась от столичной жизни. А может, сдобная диета Люди вышла боком… Тогда надо срочно исправляться и искоренять дурные привычки.

Придется носить корсет днями напролет и, если понадобится, спать тоже в нем. Тогда привыкну, возможно, даже дышать перестану, зато эта броня мне уже точно будет не страшна.

— Ваше величество! — рассказывала Лукреция свою историю. — Я обожаю театрализованные выступления и артистов. Настолько, что папенька нанял целую труппу, чтобы они могли скрасить наше уединение своими постановками.

Артистка, значит. Я почти угадала.

— Но подарить людей я вам не смогу. — Искренняя печаль тенью легла на чело безутешной красавицы. — Однако совсем недавно я выяснила, что существует весьма интересный театр, который распространен среди простонародья.

О! Прекрасная Лукреция заинтересовалась народными веяниями! Видимо, следуя вкусам намеченного супруга. Похвально!

В зал внесли массивный ящик, накрытый покрывалом. Девушка не поленилась сорвать ткань с загадочного подарка. Под тканью находился шкафчик, украшенный затейливой резьбой и цветочным орнаментом с небывалыми зверями.

— Вертеп! — потрясенно прошептала я.

Ну и ну! Кто бы мог подумать, что самая богатая красавица заинтересуется святочным кукольным театром, рожденным среди простого люда.

Сразу отчего-то вспомнилось детство в обители. Зима и запах запеченных в сахаре яблок, пирожков с маком, булок с творогом и прочих сладостей. Люди не жалели для сирот обители простых вещей, приносили вкусное не только, чтобы задобрить Живу, угощая ее служительниц, но просто по доброте душевной. Праздники — это вообще особенные дни, отчего бы не поделиться, если праздновали и так все вместе. На представление обычно собирались у нас в обители, а давал его всегда один и тот же старый Бурсак, каждый год приезжавший на нагруженном ослике, чтобы хоть немного подзаработать денег и собрать материал для новых спектаклей.

Разукрашенный изящный шкаф Лукреции и отдаленно не напоминал тумбу Бурсака. Но сколько она таила в себе волшебства, скольких детей порадовала представлениями в таинственные зимние вечера!

Ах, Бурсак! Где же он сейчас, седовласый странник, принесший столько радости? Поди, и в этом году явится в обитель под праздник Возрождения, будет показывать свои сказки с вертящимися куколками, которых он сам и вырезал, а мы, по его просьбе, шили для них одежду.

В груди снова защемило.

В этом году меня в обители не будет, некому станет радоваться с младшими, и новых сказок Бурсак не получит. Увы. Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Приходится взрослеть.