— Итак, у вас есть шестьсот тонн медной руды, — капитан просто лучится довольством, — ну, или будет через пару часов. Когда янки вернутся, меня здесь и след простынет. Впрочем, руда эта не моя и никогда моей не будет. Я не собираюсь нарушать закон… Но я намерен взять солидную фрахтовую плату за срочность и за риск. Эти шестьсот тонн все равно что в порту заказчика. Э-ээ… Джонс? Ты что такой мрачный? У тебя что, не взяли груз?

— Нет. Не то чтобы не хотят, но мешают друг другу. А командир ополчения вообще приостановил реализацию… Я бы провосту пожаловался… но этот парень и есть местный провост. Заодно.

— Так, — Норман ухватил ситуацию. Улыбнулся… От такой улыбки мороз по коже. — Значит, я сейчас получу контракт на доставку еще не проданной руды, порто-франко. В порту суд и решит, кому она достанется.

— Шесть тысяч, — отозвался Джонс, — больше не могу. Это и так половина моей скромной доли в том грузе, что утянет твоя скорлупка.

— Мало, — отозвался блокадопрорыватель. — Очень мало… Мне нужно минимум двадцать. Но не от вас, а от представителей правительства. В любой порт, какой они укажут. Точнее, в тот, фрахт до которого окажется выгодней.

У Берты перехватило дыхание. Так вот она, помощь Нормана Сторма! Груз попадет в порт… Только в который? И решение Призового суда оспорить удастся вряд ли. Но даже если удастся — то не раньше конца войны.

Капитан из Огасты — понял. И успел первым:

— Двадцать пять, порто-франко Саванна. Оплата золотом.

За пушки Ричмонд платит, увы, бумагой. Русские деньги — за переоборудование «Невского» — почти закончились. Алексеев не будет торговаться за снаряды, но обдирать союзника как липку? И все-таки… Резервов хватит, чтобы сказать:

— Тридцать, порто-франко Чарлстон.

— Сорок.

Норман улыбается. Скотина! Мог бы хоть морду скорбную сделать… Надо же, на помощь явился! Сорок пять тысяч золотом она не поднимет.

— Мисс ла Уэрта… — улыбка становится извиняющейся. Мерзавец. Пусть и на порог не является! — Меня устроят русские бумаги по текущему курсу. Поверх сорока тысяч золотом, разумеется.

Немыслимые слова! Кто знает, сколько обязательства русского казначейства будут стоить после войны? Хотя… сколько-то будут. В отличие от Конфедерации, Россия, победившая или поверженная, на глобусе останется. А главное, русских расписок у нее накопилось немало…

— Пятьдесят, десять — русскими обязательствами.

Капитан Огаста молчать не желает:

— Шестьдесят, двадцать — бумагами штата Джорджия.

— Фрахт за леди из Чарлстона, — констатирует Норман. — Дж. Дж., вы были правы. Иногда внутренняя торговля доходнее внешней.

— Для тебя, — ворчит толкач. — Я только что понял — я работаю из чистого патриотизма. И чтобы не отваживать тебя от внутренней торговли. Ты явился очень своевременно. И взял на седьмой части груза столько, сколько я не получу, продав весь…

— Вы что, женские чары посчитали? — капитан-оружейник так горячится, что и джентльменом быть перестал. Да и был ли? В ответ мистер Сторм спокойно, тоном заезжей знаменитости, читает лекцию:

— Я посчитал русский крейсер. Поддержание его боеспособности я рассматриваю как долговременную инвестицию. Если он не будет шалить на угольных путях наших северных друзей, мне придется забыть про шутки вроде сегодняшней. Помимо прочего, действия коммандера Алексеева хорошо поднимают русские бонды… Мисс Уэрта, вы не в обиде?

— Как можно обижаться на акулу, которая тебя съела?

— Что вы, я дельфин и только что приткнул вас к берегу. Просто я веду дела открыто и честно.

— Когда вам выгодно.

— Разумеется. Или вы не извлекаете прибыли из завода?

Берта задумалась. Помотала головой:

— Нет. Все, что получается выкроить, отдаю за новые станки. Стране нужны тяжелые пушки! Вы почему переглядываетесь?

За спиной — ропот. Конкурент молчит, командир ополчения тоже, но у солдата-американца всегда имеется мнение. И на сей раз оно таково: какая-то девица, которая не может удержать револьвер и в обморок валится по два раза на день, пытается отобрать медь у неплохого парня, который всего лишь хочет наделать хороших, памятных еще по мексиканской войне орудий. А ей нужно непонятно что. Конечно, если им показать правое ухо, точнее, половину… только вот тогда ее прогонят в тыл. Или, еще верней, погрузят на посудину Нормана и отправят в Чарлстон.

На лицах вокруг — осуждение. Даже верный Джеймс отводит глаза. Ему стыдно за хозяйку-трусиху, недостойную наследницу Горацио ла Уэрты. Только Норман спокойно сообщает лейтенанту:

— Мисс ла Уэрта всегда падает в обморок от вида крови. И когда у губернатора занозу из пальца достают, и когда вокруг обожженных после взрыва доменной печи складывают. Полагаю, особенность натуры. Хорошо, что это проявляется только после дела. Вообще, если бы не ее пушки, Чарлстон давно бы пал. И Саванна, и Уилмингтон, и Мобайл… Видите ли, сэр, из наших пушек броню мониторов берут только нарезные. Заводы же Уэрты нарезают каждую десятую такую пушку. И выпускают какие-то штуковины, без которых прочие девять орудий разорвало бы при первом же выстреле.

Лейтенант не верит. Зря. Доказательства ползут медленно — лошадей треть от штата, на дороге приходится наводить порядок и заново организовывать перепуганных людей, — но рано или поздно доберутся.

— Шутите?

— Нет. Спросите у любого артиллериста.

— Зачем? Мисс Уэрта, это что, правда? Что только ваши пушки могут топить мониторы?

— Да, — соврала Берта, — и только снарядами с медными поясками.

Язык во рту ворочается? Вот и хорошо. А стыд глаза и выест — так не сейчас. Позже. Когда она отберет руду у армии. Когда она обеспечит защиту руды от янки. И если с первым неясно, то второе случится скоро. Если не подведут заводские — часа через три.

Но какое все-таки облегчение, когда большую часть работы делают другие! Мешки с рудой снова ползут в сторону железной дороги, лопаты переворачивают песок. В порту корабль бы уже опустел, здесь — едва тронут. Для полного счастья северяне, что осматривали выбросившийся на берег пароход, не поленились затопить трюмы. Так что груз сильно потяжелел, да и доставать его стало куда трудней. Так что сейчас ее работа — посматривать, чтобы за спиной не сговорились.

Хорошо, что конкурент греет у костра руки. У Берты тоже зябнут, а в муфте — холоднющий «кольт». Рыжее пламя пляшет на лице капитана. В голосе — только усталость.

— И все-таки, зачем вам пушки?

— Медь. Кстати, за мое упрямство благодарите именно Джосайю Горгаса. Я ему предлагала две железные пушки взамен одной бронзовой. Не согласился.

— Причина была.

— Да. Стяжки тяжелые. Нужно много лошадей, лошадей не хватает. Даже теперь, когда с переправой через Миссисипи стало полегче.