Выстрел. Зарядить. Еще выстрел. Еще. Смотреть — попала, не попала? Не ей. Мушка сама ловит лица. Даже выбирает. Молодые. Красивые… Это — морская пехота США! Почему они стоят? Штыки примкнуты. Один бросок — и ей придется использовать последний патрон в барабане «кольта», ведь честь дороже рая. Но они стоят. Значит, если постараться, то и спину покажут.

Почему не слышно команд однорукого лейтенанта? Его зовут Юджин, совсем как Алексеева, Юджин Баттерфилд, хотя генералу с Севера и не родня… Почему молчит офицер из Огасты?.. забыла имя…

Где голоса командиров орудийных расчетов? Но рядом ахают винтовки, и ее «Кентукки» не стоит молчать.

Вот рядом выстрелы посыпались подряд и быстро — кто-то вспрыгнул на лафет и, принимая заряженные товарищами винтовки, принялся посылать в северян пулю за пулей… Недолго. Упал. На его место вскарабкался следующий, чтобы свалиться под колеса орудия через четыре удара курка.

Синяя стена утратила монолитность. Запестрела брешами — и отхлынула. Словно задержавшаяся против обыкновения волна поняла, что ей пора возвращаться в море. Тогда Берта снова схватила револьвер, и последняя пуля отправилась в спину невезучему парню, который не нашел в себе сил на последние полста шагов…

Сколько времени прошло до того, как раздался голос, она бы не сказала. Уцелевшая пушка выстрелила все заряды в сторону моря и смолкла. Руки в который раз провернули заново снаряженный барабан. Новых атак нет, частые подарки с моря лениво перекапывают песок. Укрепления? Да нет уже никаких укреплений. Если уж мониторы смогли в прошлом году за сутки снести форт Самтер, что им наскоро вырытые укрепления? Впрочем, с окопами им пришлось повозиться подольше.

От парохода с рудой на поверхности моря не осталось вообще ничего. Не страшно. Большая часть груза — ниже. Руда не горит. А что тонет — неважно. В прошлом августе Север оставил у южного берега потопленный монитор — так с него двадцатипятитонные пушки вытащили, нарезали, укрепили по системе Уэрты и поставили на «Чикору». Руду доставать полегче будет…

Но вот — голос. Голос извне. Голос, которого на берегу прежде не было:

— Лейтенант Пирке, второй полк тяжелой артиллерии Южной Каролины… Кто здесь старший по званию?

Тишина.

— Парни, у вас что, совсем не осталось офицеров? Так кто здесь командует?

Она обернулась. Лейтенант… Целенький. Новенький. С обеими руками. И явно — не один.

— Кто у вас командует?

Тишина. Потом короткое:

— Она…

— Мисс? — лейтенант-артиллерист удивлен. Не всякий день увидишь на позиции девчонку с отстреленным ухом, у которой рука отказывается выпустить рукоять флотского «кольта».

— Ла Уэрта. Отправьте кого-нибудь на станцию, пусть поторопят Чарлстон: мне нужны снаряды, семь дюймов. Полный боекомплект… Докладывайте.

Лейтенант озирается. Полоса аквамарина с темным пятном выброшенного транспорта — море. Пляж, что покрыт телами в синих и серых мундирах. Странная девушка, раздающая приказы, стоит, словно окостенев. Будто говорить больше не о чем…

— А! — хлопает себя по лбу лейтенант. — Вы — та Уэрта. Все сделаем, мисс Ла.

Берта слышит, но не понимает. Теперь она вся — глаза. Понемногу начинает понимать, что за черные пятна на песке рядом с неподвижными людьми — внутренний цензор отказывает. Дыхание перехватывает… но зубы впились в нижнюю губу. Глаза зло сощурены. Ресницы прикрыли лишнее. Остались темные полоски на белом песке пляжа. Люди? Нет. Снаряды. Много точных снарядов для флота. С медными поясками и поддонами!

Две недели по берегам Миссисипи и Теннесси стелились пахнущие серой облака, три дня гремел гром. Потом залпы в который раз смолкли — и окруженные пошли на прорыв.

Никакого рассыпного строя — для изысков не осталось места. Только ряды людей, только сверкание штыков над головами, только надвинутые на глаза козырьки кепи, словно от дождя. Стены из людей. Ходячие валы Виксберга. Люди, потерявшие надежду — но не мужество.

Две недели назад на помощь осажденным спешили три армии — где они? Где Шерман? Где Мид? Где сам Грант?

Разбиты. Опрокинуты. Реки запружены минами, и канонеркам Севера не подать помощи своим солдатам. Они стояли, когда у них закончилась говядина, и хлеб, и крысы с кошками, — пока были порох и снаряды. От них никто такого не ждал: ни собственное командование, второпях бросавшее на помощь все, что удавалось наскрести, ни враг. Разве что Джордж Томас, их командир. «Скала Чикамоги». Человек, который спас что-то, когда спасать было нечего. Генерал, которому пришлось подбирать ошметки армий — Роузкранца, а потом и Гранта. Сделать из беглецов — воинов, из трусов — храбрецов.

Три месяца он держал осаду. Не штурмы и бомбардировки вынудили его оставить укрепления. И не всесильный голод.

Пока у защитников Виксберга оставалась надежда на помощь извне — они стояли. Теперь надежда исчезла — и скала сорвалась с места, разбрасывая все заслоны, как гнилой плетень.

Томаса сторожил Джонстон — очень умный, очень распорядительный и чрезмерно осторожный. Разумеется, он отступил. Лучше бы там был Лонгстрит — но старый боевой конь был нужен против Гранта. А мозговитый Джо все просчитал. Он оставил — нарочно, что ли? — на пути голодных янки обоз. Не артиллерийский. Провиантский.

Прежде, чем Томас оторвал солдат в синем от вожделенной кукурузы — а три месяца назад они овощным концентратом брезговали, — прошло три часа. Три решающих часа. Армия Теннесси, сбивая ноги, перекрыла путь. Идти северянам некуда.

Но они — идут.

— Потому, что ими командует виргинец…

Голос за спиной — кажется, полковник Винейбл — не прав. Мужество — не монополия Юга, а Север переменился в этой войне не меньше. Вперед идут не беглецы первых месяцев войны, а ветераны, над головами которых вьются изрешеченные пулями знамена, и клекочет орел… Да, живой орел, герой поневоле, за лапу привязан к насесту. В этом весь Север! Они сражаются не за выживание страны, не за право на образ жизни. И уж, конечно, не за свободу негров. Хотя сама идея об освобождении чернокожих недурна…

Единство Союза? Словесная труха. После Геттисбергского послания Ли не раз слышал, как жаловались пленные северяне:

— Вам теперь есть за что драться… А нам?

Но есть еще слава полков, корпусов и бригад, чувство общности с людьми, шагающими в том же строю, гордость и достоинство. Два года назад этого не было. Теперь есть. Юг за три года войны создал государство и армию… на флот сил не хватило, так ветром русских принесло.

У янки было государство — которому сам Ли почел бы за честь служить, что до распада страны и делал. С флотом, теперь ясно, ничего у них не получилось. Но вот армию они создали. И теперь солдаты этой армии идут вперед. Хорошо шагают. Широко. Молча, и оттого лишь более грозно.