Напоследок оглядываюсь. В одном доме горит свет. Я вижу чью-то фигуру. У меня почему-то нет никаких сомнений в том, что это Франц.

Я уверен в том, что наши дорожки как-нибудь обязательно пересекутся.

Помолившись про себя, я исчезаю в темноте».

Отставной посмотрел на блокнот, ставший в последнее время чуть ли не живым, родным ему существом.

«Скоро все закончится, – подумал он. – Мои воспоминания, задание по Кольцову, жизнь. Все сразу».

Но как-то так вышло, что эта мысль не ввергла Коновалова в депрессивный ступор. Наоборот, его неожиданно охватило необъяснимое облегчение. Может, именно такое состояние появляется у неизлечимо больных людей, когда из их уст вот-вот вырвется последний вздох?

– Нет! – вдруг вырвалось у него, и Виктор непроизвольно зажал рот руками, как если бы не доверял командам собственного мозга.

«Я не добрался до Франца. Да. Пока вопрос с ним не решен, ничего не закончено».

Прогорклый запах пота бывшего командира преследовал Виктора каждую ночь после того случая в тире. Отставной ложился в кровать, и ему чудилось, что смрад от тела Франца окутывает его липким одеялом. Он открывал глаза, скрипел зубами, морщил нос, брызгал туалетной водой, жег спички. Но проклятый запах пота будто впитался в каждый миллиметр его жилища, проник во все поры кожи. Ему начинало казаться, что избавиться от такой мерзости нет никакой возможности.

Вечером у него была запланирована встреча с Тихим. Все занятия и стрельбы уже были закончены. Они сидели в тренерской.

– Он пунктуален донельзя, – монотонно вещал Тихий. – Вся его жизнь расписана по порядку. Этот человек очень уверен в своих силах, что, впрочем, играет нам на руку…

«Я все это прекрасно знаю и без тебя», – хотел было одернуть Тихого Виктор, но в последний момент сдержался.

– Лучшее время – утро. Он бегает независимо от погоды. Каждый день ровно в пять тридцать выходит из подъезда. По Павелецкому проезду шагает к Москве-реке и начинает пробежку в сторону Дербеневской набережной.

– Разве выбор места и времени не моя прерогатива? – Виктор был явно удивлен.

Тихий улыбнулся как-то снисходительно, словно имел дело с несмышленым подростком.

– Только не сейчас. Поэтому Санитар остановил свой выбор на тебе. В этот раз все делается по инструкции сверху. Объект должен быть ликвидирован показательным способом. Поэтому работаем сообща.

«Да, конечно, – подумалось Виктору. – Вот только цели у каждого из нас разные».

– С объектом можно было бы работать вечером или ночью. Это намного безопаснее, – сказал он вслух.

– Данный вопрос не обсуждается. В пять утра ты должен быть на месте.

Коновалов хотел что-то спросить, но Тихий неожиданно дополнил:

– Я сам заберу тебя и довезу до места.

– Зачем?

Тихий начал похрустывать костяшками пальцев.

– Это указание Санитара. Заказчик – очень серьезный и влиятельный человек. Все должно пройти на высшем уровне. Так что я буду рядом. Так, на всякий случай, если возникнут осложнения.

– Меня сейчас прошибет слеза от вашей заботы, – со вздохом проговорил Виктор.

Тихий картинно развел руками:

– Это не моя прихоть. Я всего лишь исполнитель, как и ты. Заказ должен быть выполнен, несмотря ни на что. За него уплачен аванс. После успешного выполнения ты получишь хорошую премию и полную реабилитацию за свой прошлый брак в работе.

Коновалов безмолвно смотрел в одну точку, обдумывая слова бригадира. То, что за него решают, как и когда ликвидировать клиента, – не очень хороший признак. Он не любил, когда его действия подпадали под чей-то контроль, привык работать в одиночку, рассчитывать только на свои силы.

– На сегодня все. Иди. У тебя осталось два дня. Завтра приходи в тир, а послезавтра отдохни, никаких нагрузок. Легкая прогулка в парк, это максимум. Спать ложись пораньше. Я заеду за тобой в половине четвертого утра.

Виктор бросил на Тихого тяжелый, проницательный взгляд.

– До встречи, – ничего не выражающим голосом проговорил он, вышел и опустил на лицо шапочку-раскатку.

Тихий проводил наемника до дверей, затем вернулся в тренерскую. Ему не нравилось поведение Отставного. Этот угрюмый мужик, на счету которого более сорока человек, будто чувствовал, что́ именно задумал Санитар, и теперь Тихого не покидала тревога.

Все должно пройти идеально, уж слишком высоки ставки. Если Кольцов будет устранен, то они поднимутся еще на одну ступень и перед ними раскроются ворота в Европу. Но не дай бог случиться какому-либо косяку. Тогда вся работа пойдет насмарку.

Тихий понимал, что Санитар сильно рискует, остановив свой выбор на Отставном. Да, этот мужик – первоклассный снайпер, но все дело портят его идиотские принципы и жалостливое сердце. По мнению Тихого, куда проще было бы устранить Отставного за его выходку с беременной бабой, а на ликвидацию Кольцова поставить Тайпана. Но Санитар решил действовать по-своему.

Тихий вздохнул. Чутье редко подводило его. Над «Профсоюзом» в последние дни будто висел какой-то неумолимый рок, неудачи следовали одна за другой. Чех до сих пор не отошел от ранений, Чилиец ушел ногами вперед, вдобавок куда-то запропастился Док. Словно испортившийся десерт к основному блюду, начинающему тухнуть, возникла проблема с Графом, их архивариусом.

Внезапно Тихий понял, что чувствует раненое животное, когда слышит злобный лай собак и топот охотников.

Затрещала его рация, пристегнутая к поясу.

– На связи, – ответил Тихий.

– Зайди ко мне, – коротко бросил Санитар и тут же отключился.

После допроса в следственном комитете Артем и Вероника поехали в аэропорт.

– Наверное, я еще понадоблюсь? – спросила Осокина.

– Я предупредил их, что какое-то время тебя не будет. Если возникнет необходимость, пусть звонят мне, – сказал Артем.

Кроме допросов, следователь хотел провести между Вероникой и Морозковым очную ставку, но тот отказался, и процессуальное мероприятие было решено прекратить.

Наконец-то на электронном табло аэропорта вспыхнуло сообщение о том, что регистрация на нужный рейс открыта.

– Идем, – сказал Павлов.

Вероника послушно засеменила рядом. Ее волосы, некогда рыжие, теперь были покрашены в угольно-черный цвет и подстрижены. Такая прическа и темные очки делали женщину практически неузнаваемой.

– Мне противно, что нам приходится скрываться, бояться чего-то.

– Это вынужденная мера, Вероника, – сказал Артем, и они заняли очередь на регистрацию. – Когда этот мерзавец заговорит, все закончится очень быстро.