— Полагаю, послать предупреждение она не могла, — процедил Като, лихорадочно пытаясь сообразить, что бы могло означать столь удивительное возвращение. — Как ты себя чувствуешь, дитя? Тебя не обижали?

— Нет, — честно отвечала Порция, покачав головой, — но я ужасно устала, сэр. Это слишком долгая история.

— Да-да, конечно. Пойдем, поговорим наедине.

— Что случилось, милорд? — прозвучал голос Дианы снедаемой любопытством.

— Порция вернулась, — отвечал Като. — Просто невероятно… Но пока она сама обо всем не расскажет, я вряд ли смогу что-то тебе объяснить, дорогая. — И он решительно притворил за собой дверь. А потом с нетерпением повлек Порцию по коридору в сторону своего кабинета. Верный Гил не отставал ни на шаг.

Като сам закрыл и запер дверь кабинета, прежде чем позволил себе все так же удивленно окинуть взглядом Порцию.

— Что случилось?

— Я оказалась бесполезной заложницей, — отвечала она. — Но наверное, вы и сами об этом знаете.

— Да, я догадался, что мерзавец Декатур охотился за Оливией. — Като подозрительно прищурился. — А ты, похоже, не пострадала.

Порция покачала головой.

— Во время похищения со мной обошлись довольно грубо, однако я не могу пожаловаться на плохое обращение в деревне Декатур. — И девушка твердо взглянула маркизу в глаза.

— Она твердит, что сбежала, милорд, — напомнил Гил, не спускавший с Порции глаз.

Девушка замешкалась с ответом, отчего подозрительность Като вспыхнула с новой силой.

— Это правда, — наконец промолвила она. Ну как прикажете объяснять, что произошло на самом деле?

— Она приехала на дорогой кобыле чистых кровей, милорд, — не унимался Гил. Уж он-то не скрывал своей неприязни и недоверия.

— На лошади Декатура?

— Да. — На сей раз Порция успела ответить сама.

— Ты ее украла?

— Наверное, в ваших глазах это выглядит именно так. — Она слегка покачнулась от слабости и едва успела схватиться за кресло, 4 чтобы не упасть. Порция не ожидала такого допроса. — Я предпочитаю думать, что просто взяла ее на время.

— Из деревни Декатура так запросто не сбежишь. Может, они задумали что-то? — заметил Гил.

Порция уставилась на него в замешательстве. На что это он намекает?

— Лошадь следует немедленно вернуть, — отрезал Като. — Не хватало еще, чтобы Декатур обвинил меня в воровстве!

— Мы можем отвести ее как можно ближе к деревне, а там уж она сама найдет дорогу домой, сэр.

— Вот-вот, и отвезет на себе письмецо для дорогого друга Декатура! — мрачно ухмыльнулся Като. Он снова воззрился на Порцию: — Где твоя одежда?

— Моя одежда пришла в негодность во время похищения, — пояснила та, смущенно опустив глаза на свой необычный наряд. — И это все, что смогли подобрать в деревне Декатура. Там у них совсем нет женщин.

— Я слышал об этом, — кивнул Като. — Ты не успела разведать что-нибудь полезное, пока находилась там?

— Мне не известно, что вы могли бы считать полезным, милорд.

— Тебе не показалось, что ты попала в настоящий военный лагерь?

— Очень показалось, сэр. И они выступили под королевским штандартом.

Като молча взирал на Порцию в ее убогом наряде, со спутанными, нечесаными волосами. Говорит ли она правду о своем избавлении? Тогда почему отвечает на вопросы с заминкой? Не является ли это удивительное бегство частью какого-то коварного замысла проклятого Декатура? Как могла такая пигалица без посторонней помощи удрать из бандитской берлоги? И прихватить при этом чистокровную кобылу? Девица представляла собой настоящую загадку. К тому же она была родной дочерью его брата и успела многое перенять от него. Можно ли ей доверять? Этого Като не знал.

Наконец он обратил внимание, как побелели от напряжения пальцы, цеплявшиеся за спинку кресла, и какие темные круги залегли у девушки под глазами. Порция падала с ног от усталости — какие бы обстоятельства ни сопутствовали ее побегу.

— Мы еще поговорим попозже, — сказал он и отпустил ее взмахом руки. — Оливия будет рада тебя повидать. Она очень беспокоилась о тебе — от леди Грэнвилл я узнал, что она даже слегла. Пожалуй, тебе следует поскорее навестить ее.

— Непременно, сэр. — Порция, не имея возможности изображать в брюках реверанс, почтительно поклонилась.

Но стоило ей переступить порог спальни Оливии, как собственные невзгоды мигом вылетели из головы.

Оливия лежала неподвижная, бледная как полотно крепко зажмурив глаза и натянув одеяло до самого носа. На миг Порции стало не по себе — как будто увидала свою подругу в гробу. Като сказал, что она недомогает. Однако такой вид бывает у людей на смертном одре.

— Оливия?

— Порция!!! — Оливия так и подскочила на кровати, и от опасений Порции не осталось и следа. Похоже, ее кузина пока не собиралась умирать.

— Это ты? Это действительно ты? — Темные глаза Оливии удивленно расширились при виде штанов и куртки. — Но ты в штанах!

— Ну да, это я… и я в штанах. — Порция закрыла дверь и подошла к кровати. — А ты почему лежишь? Твой отец сказал, что ты больна.

— Это верно. — Оливия до боли сжала Порции руки. — Ох, к-как же я рада тебя видеть! Что с тобой случилось? И почему ты так одета? — В глубине ее глаз уже зажглись искорки любопытства, а бледные щечки слегка порозовели.

— Это долгая история, утенок. — Порция со вздохом опустилась на край кровати.

— Вот и расскажи мне ее! — потребовала Оливия, сжимая ее руки еще сильнее.

Порция начала не сразу. Но желание излить душу было слишком велико. И к тому же Оливия настаивала. Порция сама не заметила, как постепенно выложила ей все, до конца.

Правда, она пыталась представить все в смешном свете, однако чуткое сердце Оливии уловило боль и горе под нарочито небрежным, ироничным тоном. И с удивлением поняла, что Порция, которую она всегда считала такой сильной, такой беспечной, такой потрясающе независимой, тяжело страдает от душевных ран. Та, которая всегда была Оливии верной подругой, на которую всегда можно было опереться, теперь сама нуждалась в опоре.

Оливию затопило горячее чувство, необычное ощущение собственной значимости, необходимости.

— Т-ты его любишь? — спросила она, когда Порция замолчала.

— Люблю? — язвительно рассмеялась Порция. — Оливия, я вообще не знаю, что значит любить! Мне казалось, что я любила Джека… но скорее всего я просто цеплялась за него, потому что больше у меня никого не было. Нет, я не думаю, что нашу краткую связь с Руфусом Декатуром можно назвать любовью.

— Но что же тогда это было? — не унималась Оливия, по-прежнему не отпуская ее рук.

Порция задумчиво уставилась в пространство, наслаждаясь этим горячим дружеским пожатием, приносившим такое утешение. Что же это было? Вспышка страсти, жажда приключений, разбуженное любопытство? Пожалуй, всего понемногу. А если и было там что-то еще, если ей удалось ощутить зарождение чего-то более глубокого — или хотя бы возможность такого зарождения, — то Руфус явно ничего подобного не чувствовал. Для него она навсегда останется врагом. Кровным врагом — и только.