Магазин пока не открылся, но витрины были оформлены загодя, и когда в восемь утра шторы были подняты, чудеса «Беллмена и Блэка» предстали на всеобщее обозрение.

Каждая витрина была обрамлена изящными складками серого шелка и содержала тщательно продуманную композицию товаров. В одном случае это были перчатки и веера, в другом – макеты надгробий в виде урн и ангелов, в третьем – письменные принадлежности с дюжиной резных чернильниц из эбенового дерева. В изобилии были представлены шляпы самых разных фасонов с черными шляпными булавками и вуалями. И повсюду были отрезы всевозможных тканей – хлопковых, льняных, шерстяных и шелковых, баратеи, муслина и крепа, – и каждая вносила свою нотку в аккорд оттенков. Особое внимание публики привлекла витрина с надгробными плитами и мемориальными досками, содержавшими заготовки надписей в память о почивших безымянных полковниках, любимых женах, сестрах или детях. Но самым большим успехом у зрителей пользовалась, пожалуй, простейшая из композиций: подобие звездной вспышки с расходящимися лучами из лент – от кремово-белых до угольно-черных с переходом через серебристые, туманные, бисквитные, жемчужно-серые, гридеперлевые, дымчатые, колумбиновые, графитовые, – собственно говоря, тут было куда больше оттенков серого, чем придумано для них названий. Смысл данного послания был ясен всем: любая степень и разновидность скорби найдет свое наиточнейшее воплощение в продукции фирмы «Беллмен и Блэк».

А в самом центре каждой витрины помещалась белая табличка размером шесть на восемь дюймов, с черным кантом и изящной надписью в стиле приглашений на бал:

«Беллмен и Блэк»

Четверг, 15 мая,

с 11 утра до 7 пополудни

Сейчас было только девять утра, но улицу перед витринами уже заполонили зеваки, глазевшие на ритуальные и траурные товары. Никакого унылого однообразия и монотонности – черное и серое в оформлении сочеталось с таким искусством, что производило завораживающий эффект. Новые люди вливались в толпу, дабы узнать, на что все смотрят, и вскоре удивленно замирали, как и пришедшие ранее. Голоса понижались до шепота, а затем вовсе стихали, и благоговейная тишина повисала над зрителями. Смерть, скорбь и память, выставленные на продажу с таким размахом, заставляли сжиматься даже самые суровые сердца и побуждали к размышлениям даже самых легкомысленных.

Невозможно было, глядя на это, не задуматься о времени, когда вам понадобятся услуги подобных заведений. «Как скоро? – невольно гадали зрители. – И для кого из близких?» Некоторые уже предугадывали ответы на эти вопросы, заранее обдумывая выбор товаров.

Витрины «Беллмена и Блэка» напоминали им о том, чего они страшились более всего, одновременно подсказывая, куда можно обратиться в тяжелый час. Печаль и скорбь никого не минуют, однако у вас будет возможность почтить любимых, навеки прощаясь с ними в элегантной шляпке с ажурной вуалью, а это уже хоть какое-то утешение…

В толпе были и такие, кто сильнее прочих опирался на трость либо испытывал очередной приступ давно уже мучившей боли. Эти сознавали, что им вряд ли доведется прийти сюда в качестве покупателей, однако их личный вклад в процветание фирмы «Беллмен и Блэк» был уже не за горами. И, разглядывая надгробия, они мысленно дополняли незавершенные надписи собственными именами.

Раздался цокот копыт – с проезжей части, раздвигая зевак, свернул экипаж и остановился перед главным входом в здание. Это был роскошный экипаж, и потревоженная толпа получила новый повод для любопытства и восхищения. Кучер в ливрее спрыгнул на землю и поспешил открыть дверцу кареты, из которой вышла молодая женщина в аккуратном и строгом сером платье. С помощью кучера она помогла выбраться второму пассажиру – маленькой согбенной фигуре в черной шелковой накидке. Кто это – девочка? Ростом она была с ребенка, однако двигалась медленно и неловко, как пожилая дама. Вуаль ее была настолько густой, что она едва ли что-то видела сквозь материю, но все же она подняла голову, чтобы взглянуть на серебристые буквы над крыльцом, прежде чем ее проведут внутрь магазина.

Толпа расступилась, пропуская странную пару. Обе как будто не замечали устремленных на них взглядов и не произнесли ни слова. Люди по сторонам думали об одном и том же, но никто не решился их предупредить, ожидая, что это сделает кто-нибудь другой.

Сделал это маленький мальчик:

– Они еще не открылись. Смотрите, здесь написано: с одиннадцати. – И он указал на табличку.

Но тут же послышался звук поворачиваемого в замке ключа, дверь приоткрылась, и магазин поглотил обеих дам.

Ключ повернулся вновь.

Люди в толпе недоуменно бормотали и переглядывались.

Все тот же маленький мальчик попытался что-нибудь разглядеть в щель меж дверными створками, но безуспешно.

– Одиннадцать часов, – повторил он. – Так ведь здесь написано…

Внутри магазина происходило лихорадочное движение людей и товаров. Быстрые ноги мчались с поручениями; сильные плечи несли тяжести; скрупулезные умы вели подсчеты; ловкие руки размещали и поправляли. Открывались коробки и ящики, извлекалось их содержимое и в мгновение ока занимало места в аккуратных рядах и стопках, после чего пустая упаковка исчезала, как по волшебству, – и этот фокус повторялся повсеместно.

Среди множества предметов, переносимых во всех направлениях, был один особый груз. Неторопливо и бережно по магазину в портшезе перемещали Дору. Беллмен вознамерился показать ей все огромное здание. Ее знакомили с начальниками отделов, она пожимала руки и, даже не говоря ни слова, своим видом и улыбкой давала понять: «Да, я не такая, как другие. Но постарайтесь не думать об этом».

То и дело отец останавливался, чтобы указать ей на очередную деталь: форменную одежду сотрудников различных служб, распределение новой партии товаров, мебель и отделку помещений. И все это было придумано и воплощено им, и все это он увлеченно демонстрировал дочери: итальянские перчатки и китайские шелка, черный янтарь из Уитби и воротнички из Парижа. Она восхищалась, хвалила и одобряла.

Беллмен вел маленькую процессию – включавшую Дору в кресле, носильщиков и Мэри – с этажа на этаж. Осмотрев торговые залы, они поднялись в офисы клерков и кассиров, посетили кабинет Беллмена. Далее на очереди были швейные мастерские. И вновь Дора ловила на себе взгляды искоса, догадываясь, что швеи переглядываются у нее за спиной. И вновь она восхищалась там, где от нее ожидали восхищения, и хвалила то, что следовало похвалить. «Не обращайте на меня внимания, – говорил ее ответный взгляд любопытствующим работницам. – Радуйтесь своим густым кудрям, своим крепким рукам и ногам, а также приятным округлостям под вашими платьями. Благодарите судьбу за все это».

Лестница на последний этаж оказалась слишком узкой для портшеза. Кто-то предложил, чтобы один из носильщиков на руках доставил Дору наверх. Она испытала облегчение, когда эта идея была отвергнута. Однако отец и не думал ее отпускать. Отнюдь! Ведь она еще не видела подвальную часть магазина. И ей показали склады, служебную столовую и кухню, окна-отдушины которой размещались в узкой яме с задней стороны здания, забранной решеткой на уровне земли; через эту яму запахи приготовляемой пищи выходили наружу, не раздражая обоняние посетителей у парадной двери.