Я не могу его не любить.

— Эй, ты что опять плачешь? — окликнул меня Антон.

— Нет, — улыбнулась я сквозь слёзы.

— А что ты рассказала своему дяде Ильдару из того, чего не стоило бы?

— Ничего. Но я отдала ему детальки, что остались от микрофона и камеры, когда Моцарт выкинул их тогда в гольф-клубе и растоптал. Ну, когда связь с ним пропала.

И я хотела показать, что имела в виду, но потом вспомнила, что оставила пакетик на тумбочке, а когда проснулась, его уже не было — видимо, Моцарт забрал.

Антон изменился в лице.

— Что? Антон, да говори уже! Моцарт вернул их назад. Он вчера их принёс.

Парень выдохнул с облегчением.

— Слава богу! Ты даже не представляешь себе насколько они важны.

— Да брось! — хмыкнула я.

— Он что совсем тебе ничего не рассказывает? — нахмурился Антон.

Если бы он хотел меня обидеть, то у него не вышло бы лучше.

— С чего бы он мне что-то рассказывал, — оттолкнула я блокнот и встала. — Я же тут, можно сказать, из вражеского лагеря. Мне скармливают то, что на выброс.

— Жень! — Антон подошёл следом за мной к окну. — Прости. Я ляпнул, не подумав.

Он опёрся рукой о косяк окна. Упёрся лбом в эту согнутую руку. И прикусил большой палец второй руки, словно в подушечку попала заноза. Было что-то настолько знакомое в этом жесте, что я невольно повернулась.

Он жалобно сложил брови домиком.

— Прости!

Чёрт побери! И это тоже так знакомо. Похоже, он слишком много времени проводит с Моцартом: даже паясничает совсем как он. Мне даже показалось, что в свете дня его глаза, посаженные не глубоко, в отличие от глаз Сергея Анатольевича, и выглядят голубее, но, чёрт побери, похожи. Тоже серые. Тоже пронзительно-пытливые.

Я потрясла головой, сбрасывая это наваждение.

— Я не обижаюсь, Антон. Он мне правда ничего не рассказывает. И, наверно, не должен.

— Хотя и мог бы, — добавил он, первый раз словно осуждая Моцарта и заступаясь на меня.

— Может он выбрал эту роль для тебя? У тебя отлично получается. Так что с этими детальками? Секрет?

— Нет, это не секрет. Но существует что-то вроде легенды. Говорят, что у Моцарта есть тайные разработки, благодаря которым он и заслужил славу человека, который знает всё. Например, прослушивающие устройства, которые в отличие от остальных «жучков», невозможно найти. Это, конечно, больше похоже на шпионскую фантастику в духе Джеймса Бонда со всеми его стреляющими ручками и машинами-амфибиями или Ангелов Чарли, но Моцарт не просто так создал фонд поддержки одарённых детей и платит именные вознаграждения особо выдающимся студентам. Это неисчерпаемый источник перспективных прогрессивных идей: юридических, экономических, законодательных, технических, любых. Вот один из его стипендиатов, говорят, и создал такое устройство. Я понятия не имею как оно работает. В моём универе — я учился в Политтехе на информационной безопасности, — но технари, говорили, что это возможно. Оттуда я и знаю эту легенду. Не бойся, не выбалтываю тебе никакой секретной информации. Возможно, это просто байка, которую команда Моцарта сама и распустила. Но, если всё это правда, у тебя в руках было одно из тех устройств, и оно попало в лабораторию прокуратуры, наверное, их технические специалисты и могли бы разобраться что это. Там тоже работают не дураки. А это, как бы, нехорошо.

— Не могу сказать, что мне стало легче, — обернулась я, услышав топот коротких лапок за спиной. — Но буду надеяться, что ничего фатального не случилось. — Пойдёшь со мной?

— Куда? — удивился Антон, когда я улыбнулась, глядя в круглые просящие глазки Перси.

— На крышу. Погуляем. Проветримся. Малыш, пойдём гулять? — присев, потрепала я Перси по голове. Он весело завилял хвостом. Здорово, что теперь хвосты корги купировать не обязательно, как сказала Марго, и он у него есть. — Ну, беги за мячиком. Пойдём, пойдём! Тебя тоже касается, — встала я, обращаясь к Антону.

— Бежать за мячиком? — улыбнулся он. Шутник! И вернулся к столу собрать свои вещи. — Ноут брать?

— Думаю, нет.

— А это что? — развернул он ежедневник, засовывая в карман телефон. — Такие смешные рожицы, злобные.

— Это я нарисовала, потому что не знаю, как сказать Моцарту, что большинство людей, с которыми у него назначены встречи, просто отнимут у него, как минимум, время и настроение, а, как максимум, он ещё и зря потратится.

— В каком смысле?

— Ну вот видишь, например, в пятницу, у нас запланирован благотворительный вечер. Его устраивает типа фонд князя Романова. И фонд действительно существует. Помогает детям, церквям, проводит встречи с учёными-историками. Мой отец один из них и лично знаком с князем Дмитрием. Но они не проводят благотворительные балы. Мягко говоря, это развод. Или вот, — ткнула я в фамилию дамы. — Типичная попрошайка. Скорее всего решила пропиариться за счёт Моцарта, или рассчитывает на большее, — я сделала многозначительную паузу. — В общем, не знаю, где Моцарт нацеплял этих приглашений, наверное, ходил куда-то без меня. Но они как репей. Не стоит тратить на них ресурсы.

— И после этого ты говоришь, что досталась Моцарту на сдачу? — улыбнулся Антон. — Я не удивлюсь, что он всё это провернул именно для того, чтобы ты оказалась здесь.

Я толкнула его плечом. Перси громко — или ревниво? — тявкнул.

— Просто скажи Мо и всё. Уверен, он тебя послушается, — ответил Антон мне, а кивнул Перси. И словно прочитал мои мысли. — Перс, ты ревнивый совсем как твой хозяин. Мы с Женькой друзья, — наклонился он к ошейнику, словно в тот был встроен микрофон. — Слышишь, друзья? Так ему и передай.

Я прошёл центральную аллею дважды: вверх, потом вниз, и остановился на небольшом полукруглом балкончике, нависающим над водой.

После рассказа Антона виделась не спокойная река в рукотворных каменных берегах, а неприступные скалы, бушующий Терек, шум горного потока, брызги воды, летящие в лицо. Или море… Есть такая картина Айвазовского с Репиным о прощании Пушкина с морем: «Прощай, свободная стихия!..»

Что-то навеяло. Даже музыка не шла на ум, одно былое и думы. Думы, думы, думы…

— Ого! Я тебя и не признал, — встал рядом со мной Патефон. — На сватовство в трениках, на прогулку в костюме. Странный ты, Моцарт, — хмыкнул он.

Я заметил, как сильно сцепил зубы, только когда открыл рот, чтобы ему ответить: еле разлепил челюсть. Но головы так и не повернул, глядя на воду.

— Я слышал ты теперь лучший друг прокурора?

— Ну, раз твой лучший друг теперь Гандоша, мне пришлось искать новых.

— Быстро ты слился, — усмехнулся я.

— Нет, это ты, Серый, меня слил. Что-то уж больно размяк от признаний мальчишки. Хотя, откуда мне знать, что он там тебе наговорил, меня же теперь ни во что не посвящают.