Оба сломали голову, размышляя, как покинуть город. Ничего путного на ум не приходило. На железной дороге их будут ждать в первую очередь, на извозчике далеко не уедешь, автомобиля в их распоряжении не было. После долгих споров решили все-таки рискнуть – изменить, как сумеют, внешность, подождать с недельку, пока все поутихнет, и бежать по железке.

Парикмахер собрал свои инструменты в саквояж и сказал клиенту:

– Через полчаса помоете голову теплой водой без мыла. Светлые корни покажутся дней через пять, много – через неделю. Надо будет подкрашивать. С вас полтора червонца.

– Почему так много? – возмутился Иван.

– За конспирацию.

– Вот, получите. – Тараканов протянул куафюру требуемую сумму.

– Тогда и одеколоном меня побрызгай! – приказал Маслов.

Парикмахер выполнил просьбу, поклонился и ушел.

Бывший веневский становой разглядывал себя в зеркало:

– Как же прическа и цвет волос меняют внешность! А уж без усов я вообще себя не узнаю. Я усы ни разу в жизни не сбривал, подстригал только.

– Так это же очень хорошо, Ванька, раз ты сам себя не узнаешь, то другие и подавно не узнают.

Они сидели в малюсенькой комнатенке без окон, изнывая от скуки. Заняться было абсолютно нечем. Единственным развлечением была кипа старых газет, которую хозяин по просьбе Осипа Григорьевича пронес из обеденного зала.

Маслов, ожидая, пока можно будет мыть голову, сидел на табурете, а Тараканов завалился на кровать и открыл очередной номер «Известий». Но вскоре он отложил газету.

– Нет, это читать невозможно. Вот скажи мне, кого может интересовать рост поголовья свиней на Орловщине? Кому интересно узнать, что на первой фабрике электроламп перебои с колбами? Как они вообще тиражи держат?

– Плевали они на тиражи, Оська!

– Как это плевали? Если на тиражи плевать – то газета разорится!

– Не разорится, «Известия» государство поддерживает, как и все другие центральные газеты. Большевики им деньги, а газеты за это – про свиней на Орловщине и лампочки.

– Ну и кто же это читает?

– Ты, например. Другого-то ничего нет.

Помолчали.

– А брательник-то у тебя ловок! Где он так шоферить научился?

– Не знаю… Вроде на службе у них учили. А то, что ловок, это точно. Слишком он ловок, Ось.

Маслов закурил.

– Родители у нас померли, когда Лешке и тринадцати не было. Я с утра до вечера на службе пропадал, сам знаешь, какова она, наша служба. За пацаном следить некогда было, вот он от рук и отбился. Сначала по мелочи воровал, потом с приятелями пьяных грабить начал. Один раз мужичок смелый попался, попытался сдачи дать, так они его отлупили до полусмерти… До сыскной дошло, стали мы это шайку ловить, ну и поймали. Согрешил я тогда, брата из дела вывел, сам его поучил, влепил горячих, думал, образумится. Он сначала и вправду присмирел, а потом пуще прежнего безобразить стал – от безнаказанности. Тогда отвез я его в Москву и отдал на фабрику, думал, что после двенадцати часов у станка сил куролесить не останется… Там-то, на фабрике, он с большевиками и сошелся. В пятнадцатом его на службу призвали, в Балтфлот – по моим стопам пошел, я ведь воинскую повинность тоже на флоте отбывал. Только я служил честно, а он… Хвалился потом по пьяной лавочке: «Я лично революцию делал, вот этими руками офицерье в расход пускал». Короче, совсем оскотинился. Только веры большевицкой в нем нет и никогда не было – в положении своем он всегда одну только выгоду искал – или властью куражился, или деньги наживал. Помнишь, в восемнадцатом ты тысячу золотом за свое освобождение отдал? Я Насте говорил, что это для чекистского начальства. Так вот, врал я. Все эти денежки Лешка себе заграбастал. Мне сотню совал – за посредничество. Тьфу на него, упыря.

Маслов замолчал. В комнате стало так тихо, что было слышно, как в обеденном зале ругается какой-то пьяный. Наконец Тараканов произнес:

– Однако из тюрьмы он меня тогда вытащил. И вчера от погони спас. Ладно, Иван, давай спать ложиться.

Они улеглись на койки, Осип Григорьевич потушил свет.

Минут через двадцать Маслов спросил:

– Спишь?

– Нет.

– Слышь, Ось, а что я там стану делать?

Тараканов приподнялся и оперся на локоть:

– Как что? Работать станешь.

– Газеты пишут, что у вас безработица.

– Работы мало, это верно, – через небольшую паузу ответил Осип Григорьевич. – Но устроимся как-нибудь. Мне за это путешествие хорошие деньги обещаны, половина – твоя. На первое время хватит, а потом разберемся. В крайнем случае можно дальше в Европу уехать. В Париж, например. У меня там есть знакомые, помогут.

Теперь помолчал Маслов:

– А ты бывал в Париже, Ось?

– Нет, не доводилось.

– А интересно было бы поглядеть! Ты знаешь, я вот ни капельки не жалею, что с тобой связался. Кабы не ты – сидел бы я сейчас в Туле, пил бы, через год-другой совсем бы спился, да и помер. А так – хоть Париж посмотрю!

Гусаков вздрогнул от трели телефона и проснулся. Спал он за столом, положив голову на руки. От неудобной позы затекла шея.

– Гусаков! – Голос у сотоспора был хриплым спросонья.

– Здравствуйте, товарищ Гусаков, это начальник десятого отделения милиции Ермаков вас беспокоит.

– Слушаю, Ермаков.

– Я только что получил сведения, что людей, похожих на тех, кого вы разыскиваете, видели на моей земле.

– Что? Кто видел? Где?

– Может быть, вы подъедете? Долгий переулок, семь.

Гусаков положил трубку, кликнул двоих агентов и помчался в Хамовники.

– Из «Низка» этого я знаю два выхода – один на Плющиху, а другой – во двор, через него товар в трактир завозят. Я предлагаю заявиться туда часов в шесть утра – как только ломовик с продуктами к черному входу подъедет и Абдулкины ребята начнут подводу разгружать. На их плечах в заведение ворвемся. – Ермаков махнул рукой так, будто бы рубил шашкой.

– Это зачем же нам утра ждать? Прямо сейчас поедем и возьмем гадов! – возразил Гусаков.

– Сейчас трактир закрыт, двери там крепкие, пока их открывать будут, враги могут утечь, – настаивал на своем начальник отделения.

– Ты же сам сказал, что там всего два выхода! Поставим у обоих людей, и никуда они, голубчики, не денутся!

– Я сказал, что мне о двух выходах известно, а сколько их всего на самом деле – бог весть. Этот трактир еще с довоенных времен воровским притоном был, а в таких притонах каких только тайных ходов нет.

– А ты что, до революции фараонил? – подозрительно уставился на милиционера чекист.