диализе. Его надо отправить следующим рейсом». Карен Уинн понятия не имела, что ожидало мужчину в конце путешествия на лодке, но надеялась, что дала ему шанс остаться в живых.

* * *

В какой-то момент в среду люди, столпившиеся на пандусе приемного отделения, заметили матрас, плывущий по Наполеон-авеню. Сделав петлю, матрас свернул на Клара-стрит и приблизился к зданию больницы. На нем лежала чернокожая женщина, на вид тяжелобольная. Рядом с ней сидели несколько мужчин и гребли руками, направляя матрас в застоявшейся, зловонной воде. «Больница закрыта! – крикнул кто-то. – Мы никого не принимаем».

Рене Гу, главный администратор больницы, в интересах безопасности отдал персоналу указание направлять всех, кто приближался к Мемориалу, на незатопленный участок Наполеон-авеню и Сент-Чарльз-авеню, в девяти кварталах от больницы. То есть как раз в то самое место, которое Сандра Леблан сочла подходящим для высадки людей, вывозимых из Мемориала на лодках. Днем ранее в Мемориал позвонили из Береговой охраны и предупредили персонал больницы о необходимости поставить людей у всех дверей и окон нижних этажей и не пускать на территорию больницы никого, за исключением людей в униформе. Тем не менее после бурного спора какой-то мягкосердечный доктор убедил сотрудников больничной администрации принять женщину и ее мужа. Остальным мужчинам, приплывшим на матрасе по кишащей бактериями воде, было сказано покинуть больницу. Женщину погрузили на носилки и внесли в коридор приемного покоя. «Ну и что мы тут имеем?» – мысленно вопросила Карен Уинн. Порыв врачей, настоявших на том, чтобы принять новую пациентку, был ей понятен. Но ведь кто-то же должен был ею заняться? Между тем у Уинн было более чем достаточно работы на пандусе приемного отделения, где пациентов сажали в лодки. И все же она чувствовала, что не может пустить ситуацию на самотек. Ей оставалось только одно – пойти и осмотреть поступившую больную.

Пожилая женщина с суровым лицом, укрытая простынями, лежала на носилках у стены в коридоре приемного отделения. Она больше походила на мертвую, чем живую. Откинув простыни, Карен Уинн приступила к осмотру. Оказалось, что женщина еще дышит, но очень слабо. Она была сильно истощена. Муж, приплывший вместе с ней на матрасе, рассказал довольно путаную историю. Его жена была пациенткой одного из хосписов и, по словам мужчины, страдала от некоего заболевания, от которого вскоре должна была умереть.

Уинн просунула руку под спину лежащей навзничь женщины и ощутила влагу. В мочевой пузырь пациентки была введена трубка, через которую должна была удаляться моча, но ее конец отсоединился от приемника. Уинн подсоединила трубку, хотя ни она, ни мочеприемник уже не были стерильными и это могло привести к попаданию в организм инфекции. «Вот и вся асептика», – пробормотала она себе под нос. Затем убрала с матраса мокрые простыни, подумав, что теперь, по крайней мере, женщина будет лежать на сухом.

«Вы сегодня что-нибудь ели?» – поинтересовалась Карен у мужа больной. Получив отрицательный ответ, она ненадолго вышла, чтобы пошарить в своих скромных запасах провианта. Вернувшись, открыла жестяную банку с питательной смесью, сунула в нее соломинку, втянула в нее немного жидкой массы и сунула конец соломинки женщине в рот. Та проглотила. Карен порадовалась уже и этому. Затем она передала банку мужу больной, который стал осторожно поить жену.

Для мужа новой пациентки Карен тоже нашла кое-что из еды. Перекусив, мужчина сообщил Уинн, что опасается мародеров. «Мне нужно вернуться обратно, чтобы запереть дом», – сказал он. Уинн добрых двадцать минут пыталась убедить мужчину, что его возвращение домой невозможно. «Послушайте, дорогой мой, – говорила она, – вам нельзя возвращаться. Это слишком опасно. Кругом полно воды, и одно это – уже слишком серьезная угроза».

Через какое-то время к больнице приплыли на лодке женщина и мужчина с двумя маленьким детьми. Однако в Мемориал их не пустили, посоветовав «плыть дальше». Врач больницы доктор Брайант Кинг, недавно пришедший на работу в Мемориал, не выдержал и вышел из себя. «Вы не можете так поступать! – закричал он на главного администратора Рене Гу. – Вы должны помогать людям!»

Карен Уинн, однако, понимала, что количество пациентов, находящихся в больнице, уже и так превышало имеющиеся у нее возможности. Если бы оно и дальше увеличивалось, Мемориал просто не выдержал бы. Она не уловила в отказах ни малейшего проявления расизма, хотя все те, кого не пустили на территорию лечебного учреждения, были афроамериканцами, как и она сама. Кинг, напротив, чувствовал себя оскорбленным, потому что люди, которых отказались принять, были темнокожими. Для него, единственного в смене врача-афроамериканца, до этого момента расовый вопрос не имел никакого значения, и он искренне считал, что упоминание о нем в споре не вызовет у всех остальных ничего, кроме раздражения. Поэтому он не стал об этом говорить. Тем не менее неприятные мысли возникали сами собой: в больнице нашли приют собаки и кошки, а чернокожих детей отправляли и дальше скитаться по зараженным водам на весьма ненадежных плавсредствах.

В конечном итоге чернокожей семье, несмотря на заступничество доктора Кинга, пришлось искать другие варианты спасения. Доктора Эвина Кука, который наблюдал за происходящим с пандуса приемного отделения, этот эпизод лишь укрепил во мнении, которое сложилось у него о докторе Кинге еще накануне. Тогда Кинг всячески возражал против решения прекратить проведение пациентам медицинских процедур, за исключением жизненно необходимых. Кук тогда пришел к выводу, что Кинг потерял связь с реальностью и не понимает, что Мемориал больше не является больницей и представляет собой скорее убежище, в котором заканчивается все необходимое и которое поэтому следует покинуть как можно быстрее. Кука, помимо прочего, беспокоило, что в больницу могут нагрянуть мародеры в поисках наркотиков и ценностей. По этой причине в кармане его форменных брюк лежал автоматический пистолет «беретта». Доктор стал носить его с собой после того, как по больнице распространились слухи, что в понедельник, когда одна из медсестер прогуливала рядом с больницей свою собаку, на нее было совершено нападение. Услышав об этом, главный администратор больницы потребовал, чтобы доктор Кук достал оружие из портфеля и постоянно держал его при себе.

Теперь, в среду днем, примерно через сутки после того, как с ним случился тепловой удар, доктор Кук ощущал себя физически и морально истощенным, отчаявшимся и невыносимо грязным. Под браслетом часов у него назревал болезненный фурункул. Спазмы в мочевом пузыре заставляли его то и дело бегать в распространявшую зловоние ванную комнату с неработающим туалетом.

Помимо всего прочего, Куку приходилось лечить самых разных домашних животных. Огромный, похожий на медведя ньюфаундленд его взрослой дочери поначалу весело резвился в затопившей город