Думая так, она не переставала что-то говорить НиколаюЛеонидовичу, тот поглядывал на нее с удивлением – видимо, она говорила что-тоне то, или его смущала сама ее интонация. Лифт остановился на втором этаже, ейнужно было выходить, чтобы вернуться к себе в сектор, но она представила, каквыйдет сейчас в пустой коридор, и дядя Вася наверняка выйдет следом, и ей сталотак страшно, что она осталась в кабине, сказав Николаю Леонидовичу, что ей тоженужно на первый этаж в отдел кадров. Дядя Вася посмотрел на нее с откровеннойиздевкой: «Никуда ты, милая, от меня не денешься!»

Лифт остановился на первом, Надежда, отбросив всякие приличия,выскочила из него первой и побежала по коридору – все равно куда, лишь быоторваться от этого страшного насмешливого взгляда. Боковым зрением онаувидела, как Николай Леонидович, проводив ее удивленным взглядом, скрылся задверью отдела кадров. Больше никаких дверей в коридоре не было. Надеждаподбежала к проходной. Возвращаться было нельзя: сзади неотвратимо приближалисьтяжелые шаркающие шаги. Надежду охватила паника, она уже плохо соображала, чтоделает.

«Это моя смерть!» – мелькнуло в мозгу.

Она бросилась к вертушке. Вахтерша посмотрела на нее судивлением, но пропустила – у Надежды в пропуске стоял значок, разрешающий входи выход в любое время. Выскочив на улицу, Надежда заметалась – на улице передпроходной не было ни души, и ей показалось, что она сама выбрала место длясобственной смерти. Здесь убийце никто не помешает... Она побежала по улицесначала вправо от проходной, потом влево – ей показалось, что там скорее можнонайти людей.

«Господи, – думала она на бегу, – главное, невпадать в панику, а я совершенно запаниковала, надо срочно взять себя в руки».

Дядя Вася вышел из проходной. Он смотрел на нее с холодныминтересом хищника, преследующего свою жертву, который уверен, что жертве неуйти.

Следующие несколько секунд показались Надежде растянувшимися,словно кадры замедленной киносъемки. Она увидела, как дядя Вася полез запазуху. За оружием, механически констатировала она и почувствовала такуюслабость в ногах, что казалось, сейчас упадет, не дожидаясь выстрела. Тут жебоковым зрением она увидела медленно подъезжающую к проходной машину сзатемненными стеклами, так же механически отметив, что это, наверное, джип.

Темное стекло на задней дверце плавно опустилось на треть, впроеме блеснул металл, раздалось один за другим несколько негромких хлопков,стекло снова поднялось, и машина, резко набрав скорость, исчезла за поворотом.Надежда оглянулась на дядю Васю. Он стоял, прижавшись спиной к стене здания, ихватал воздух широко открытым ртом. На его одежде расплывалась цепочкатемно-красных пятен. Из его горла вырывался какой-то странный звук – то лихрип, то ли воронье карканье, то ли страшный смех...

«Так, должно быть, смеется смерть», – подумала Надежда.

Она больше не могла оставаться на месте и побежала в сторонупроходной институтского корпуса, влетела в проходную, опрометью проскочилавнутренний институтский двор и внизу, уже на своей лестнице, столкнулась сВалей Голубевым.

– Ну, Надежда, везде тебя искал, что-то мне за тебянеспокойно стало! А ты зачем по улице без пальто бегаешь?

Надежда бросилась к Вале и горько разрыдалась у него нагруди. Валя, сразу сообразив, что с Надеждой что-то не то, стоял смирно и ждал,пока она успокоится и сама ему все расскажет. В это время в уютный закуточекпод лестницей заглянула вездесущая Полякова. Увидев Валю с Надеждой,обнимающимися под лестницей, она удовлетворенно хмыкнула.

Надежда с Валей дружили уже лет двадцать, с тех самых пор,как Надежда пришла работать в институт. Полякова же дружбы между мужчиной иженщиной никак не признавала и считала, что у них давний и продолжительныйроман, просто они это очень тщательно скрывают. И теперь ее двадцатилетниеусилия увенчались наконец успехом – она их выследила! Валя, увидев Поляковучерез плечо Надежды, и ухом не повел, но Надежда все-таки почувствовала, что оннапрягся, и оглянулась. Когда Полякова увидела Надежду, растрепанную, срастекшейся тушью на щеках, она приняла участливый вид и спросила:

– Что это с вами, другого места не нашли, чтобы отношениявыяснять? Люди же кругом ходят!

Это оказалось последней каплей. Надежда, не сказав ни слова,молча бросилась на Полякову и с криком «Ты мне за все заплатишь!» схватила ееза воротник и стала трясти. Удовлетворенная улыбка сменилась на лице Поляковойсначала изумлением, потом ужасом. Она не могла вымолвить ни слова и толькоумоляюще смотрела на Валю, а тот ошарашенно переводил глаза с одной на другую.Наконец он опомнился, схватил Надежду за руки, оторвал от Поляковой, та встрахе бежала, оглядываясь и спотыкаясь.

– Надь, ты чего? За что ты на нее налетела, она же дура, тыраньше не знала, что ли?

– Не обращай внимания, Валя. Это реакция нервная. Менясейчас чуть дядя Вася не убил там, за проходной.

– Как это чуть?

– Не успел. Его самого того...

– Ой!

– Вот тебе и ой! Зеркала у тебя, конечно, нет? Ну дай хотьплаток носовой, добежать бы до туалета и умыться, а то люди увидят –испугаются.

Леонид Ильич проснулся, как обычно, совершенно счастливымчеловеком. Он потянулся, протер глаза и увидел бесстыдно дрыхнущего в егопалатке Ледокола. Он пнул Ледокола валенком и радостно завопил:

– Вставай, проклятьем заклейменный! День на дворе!

Ледокол мрачно выругался, перевернулся на другой бок ипопробовал снова заснуть.

– Не дури, конопатый! Я сказал – подъем, значит – подъем!

Ледокол сел и уставился на Леонида Ильича несчастнымибольными глазами.

– Ну, Ильич, удивляюсь я на тебя. Ты каждое, почитай, утро,веселый просыпаешься, будто и не пил вчера ничего.

– А я, Ледоколушко, только двум вещам удивляюсь: звездномунебу над нами и потребности выпить внутри нас. Знаешь, кто это сказал?

– Кто, кто, дед Пихто. Ты это и сказал, генсек несчастный.

– Я к несчастному покойному генсеку никакого отношения неимею, кроме чистого случайного совпадения имени-отчества, а сказал этовыдающийся калининградский философ Иммануил Кант.

– Сразу видно, не дурак был выпить, хоть и Эммануил. Это пронего, что ли, кино похабное сняли?

– Серый ты, Ледокол, как памятник Дзержинскому. То –Эммануэль, а он – Иммануил. А что я по утрам веселый, так для того причиндостаточно имеется. Хватит того, что я по утрам как жену свою вспомню, так мнехорошо делается! Вот ведь, думаю, она – там, а я – здесь! Так что мне уженикакое похмелье не страшно. А потом, у меня со вчерашнего чекушка припасена.Очень недурственный растворитель.

Глаза у Ледокола заблестели. Леонида Ильича вся свалка зналакак человека нудного, но щедрого. Если у него было чем похмелиться, он никогдавыпивку не зажимал, делился по-братски с ближним. И сейчас они поровну разлиличекушку растворителя, занюхали коркой и выползли из генсековой палатки напромысел.