— Кому «им»?

— Да мало ли кому? Чиновникам, конкурентам. Как же! В кои-то веки театр с прибылью начал работать, государство обратило на нас внимание. Можно ли такое пропустить равнодушно. Сразу начались придирки: и спектакли им не такие, и растраты кругом. Попробовали бы сами тут покрутиться.

— Театр на самоокупаемости?

— Что вы! — в неподдельном изумлении воскликнул Анисимов. — Были бы мы на самоокупаемости, нас бы давно и след простыл. Театр находится в ведении Минкульта. По крайней мере, на бумаге. Так что, по закону, вроде бы должно государство нас поддерживать, а на деле не особенно-то мы эту поддержку ощущаем. Это сейчас полегче стало, спасибо Виталию Сергеевичу. А раньше… раньше вы не представляете, что тут было. На всем экономили. Актеры спектакли чуть ли не в своем домашнем платье играли, на костюмы не хватало. Вот и приходится крутиться, как можем. А вы — растрата. Завидно им просто, вот и все.

— А теперь, значит, ситуация благодаря новому художественному руководителю улучшилась? — недоверчиво окидывая взглядом кабинет, спросил Лев.

Старинная, еще советского образца мебель не говорила об особенном благоденствии. Если и была у театра «касса», на благосостоянии директорского кабинета это никак не отразилось.

— Теперь — конечно. Даже сравнивать нечего, как было раньше и как теперь. Люди хоть зарплату нормальную стали получать, на которую не только существовать, но и жить можно. И зритель начал ходить, и из казны кое-что перепадать стало. А как же? Если такое искусство в народе популярно, значит, нужно его поддерживать, продвигать. А им кажется, что все это просто так. Ни с того ни с сего дотации на нас посыпались. Виталий, между прочим, сутками из театра не вылезает. Можно сказать, живет здесь. А они…

— То есть вы считаете критику необоснованной?

— Конечно! Если бы она была обоснована, чего бы им так долго проверять здесь? Мошенник — значит, садись в тюрьму, вот и весь разговор. А они все думают. Уж и документы все вдоль и поперек изучили, и допросами своими всех замучили, а все никак к выводу прийти не могут. Что же это еще, как не «социальный заказ»?

— А кто же мог выступить таким заказчиком? — с большим интересом спросил Гуров, отлично знавший, как трудно доказать факт мошенничества.

— Да кто угодно. Если связи в «верхах» есть, организовать травлю — пара пустяков. Похоже, кто-то очень старается. И пасквили разные сочиняют, и в «органы» пишут неустанно. Я вот и про вас было подумал, что… Да ладно, хорошо, что ошибся.

Закончив разговор с директором, полковник решил все же зайти в бухгалтерию. По опыту зная, что подобные важные подразделения обычно находятся неподалеку от кабинета начальства, он неспешно шел по коридору второго этажа, обдумывая услышанное.

Разговор с директором давал много информации к размышлению. Уже тот факт, что Берестов с «бригадой», в которую входил Бойцов, регулярно после каждого своего спектакля отправлялся в «Ковчег», говорил о многом.

Если нападение планируется заранее, то подобное «расписание» — отличное подспорье в таком планировании. Достаточно лишь узнать, когда идет очередной спектакль Берестова, и преступники получают гарантированную информацию о том, в какое время и в каком месте будет находиться намеченная ими жертва. Да и само место в данном случае очень подходящее. Укромный уголок, заросли…

«Единственное, что здесь нельзя было заранее предсказать, — выйдет ли Бойцов на улицу, — размышлял Гуров. — Тем более — один. Но, может быть, у тех, кто ближе был знаком с его привычками, и насчет этого имелся какой-нибудь надежный прием? Та блондиночка говорила о некой «дряни», которую нюхал Бойцов. Навряд ли он делал это у всех на глазах за столиком в ресторане. Не за этим ли он пошел к машине?»

Кроме удобства в планировании преступления, говорившего в пользу версии о заказе, в разговоре с директором внимание полковника привлекли еще несколько моментов.

Даже из поверхностных и осторожных замечаний Виктора Ивановича можно было понять, что внутри коллектива не все гладко. Бойцов, который «развернулся» при новом худруке и со вторых ролей вышел в число самых влиятельных и «приближенных», наверняка многих раздражал. Выскочек вообще не любят, а уж в такой среде тем более.

«Немного взбалмошный» характер, о котором упоминал Анисимов, вполне мог спровоцировать с чьей-то стороны серьезную обиду и, как следствие, желание отомстить. А эмоциональные замечания «Людмилы из бухгалтерии» давали повод думать, что причины для подобных обид могли быть весьма разнообразными.

Тем временем он уже дошел до конца коридора, возле последней двери увидел табличку с надписью «Бухгалтерия» и, вежливо постучав, вошел.

В небольшой комнате за столами сидели три женщины. Одна из них — уже знакомая ему Мила, две другие — предпенсионного возраста дамы, по внешнему виду не годившиеся ей и в подметки.

— Добрый день, — произнес Лев. — Я провожу дознание по факту убийства Руслана Бойцова, мне нужно задать вам…

В это время из коридора послышались шаги, и через секунду, по-хозяйски широко распахнув дверь, в бухгалтерию шагнул Берестов.

— Ми… — начал он, но, заметив постороннего, тут же осекся и уже совсем другим, официальным тоном проговорил: — Людмила Максимовна, зайдите ко мне в кабинет.

Холодный и равнодушный взгляд, который Берестов бросил на полковника, ясно говорил о том, что в ресторане он не обратил на него никакого внимания и сейчас не узнал.

— Добрый день, — снова повторил Гуров. — С вами я тоже хотел бы поговорить.

— В самом деле? — высокомерно смерил его взглядом Берестов. — О чем, если не секрет?

— Об убийстве вашего коллеги и, насколько я понимаю, друга, Руслана Бойцова.

— А… вот оно что… — С Берестова тут же слетел весь напускной пафос, лицо его стало серьезным и печальным. — Вы, я так полагаю, из полиции?

— Совершенно верно, — подтвердил Лев. — Когда вы сможете уделить мне время?

— Да, собственно… собственно, когда угодно. — Берестов бросил быстрый вопросительный взгляд в сторону Милы. — Вот только решу небольшой вопрос… с сотрудницей.

— Да, конечно. А я за это время как раз успею поговорить с ее коллегами.

— Думаете, они причастны? — Печаль на лице Берестова сменилась выражением едкой иронии.

— Я делаю свою работу, — уклончиво ответил Лев.

Между тем Мила поднялась из-за стола и, виляя бедрами, направилась к Берестову.

Когда за парочкой закрылась дверь, Гуров обратился к оставшимся женщинам.

Язвительный вопрос худрука, по сути, был вполне резонным. Трудно было связать разудалую вечернику в «Ковчеге» с этими дамами, проводящими свою жизнь среди скучных ведомостей и бухгалтерских проводок. Поэтому Гуров решил обосновать свое появление в бухгалтерии.