– «Турки думали – гадали, догадаться не могли и собрались всем шалманом…»

– Крутой, значит… – протянул холодноглазый с интересом, – ну, это ничего. Для крутых у нас тоже кое-что имеется.

Он протянул руку в сторону, и кто-то, кого Хмырь не видел, вложил в эту руку шприц, наполненный светло-золотистой жидкостью.

– Это метилгидробромбутал, – проговорил холодно-глазый, снова наклоняясь над Хмырем. – Ты, конечно, химией никогда не интересовался, разве что перегонкой спирта, но в народе это вещество называют сывороткой правды.

С этими словами холодноглазый закатал рукав Хмыря, вонзил в его руку иглу и медленно надавил на поршень.

– Осторожнее! – послышался голос справа, – не надо сразу всю дозу!

Но тот, в костюме, только отмахнулся.

Хмырь отстраненно наблюдал за тем, как золотистая жидкость постепенно исчезала, уходя в его руку.

Он слышал байки про сыворотку правды, но не очень-то в них верил. С чего это вдруг он начнет выкладывать этому типу свои секреты? Он вообще по жизни не болтливый…

– Я вообще по жизни не болтливый, – неожиданно услышал Хмырь свой собственный голос, – с чего это я стану выкладывать тебе свои секреты?

– С того, что это такая хитрая сыворотка… – удовлетворенно пробормотал холодноглазый и приподнял левое веко Хмыря. – Смотри-ка, как быстро подействовало!

«И ничего на меня не подействовало!» – подумал Хмырь и снова с удивлением услышал собственный голос, который произнес ту же фразу, которую он только что подумал.

И тут до него дошло, что от этой чертовой сыворотки он произносит вслух каждую свою мысль!

«Значит… – мелькнула у него спасительная мысль, – значит, нужно ни о чем не думать…»

И тут же Хмырь произнес это вслух.

– Ни о чем не думать? – повторил за ним холодноглазый. – Думаешь, это так просто? А ты попробуй! Например, попробуй для начала не думать о том, как взорвал машину Борецкого…

– Да я и не взрывал ее, – услышал Хмырь свой голос. – Я только прилепил блямбу металлическую… кругляшок такой… он сразу прилип к днищу…

– Не взрывал, значит, – насмешливо повторил холодноглазый, – прилепил, значит, бомбу, а твоей вины нет!

– Да я и не знал, что это бомба, – продолжал Хмырь. – Он мне велел прилепить, я и прилепил…

– Он? – резко бросил холодноглазый. – Кто это – он?

– Тот смуглый мужик… – пролепетал Хмырь заплетающимся языком. Он вдруг жутко захотел спать.

– Какой мужик? – холодноглазый наклонился над ним, тряхнул за плечо. – Говори! Говори! Не засыпай! Говори немедленно! Что за человек дал тебе бомбу?

– Говорю тебе, смуглый, глаза узкие, как у змеи… похож на азера или на турка…

И он снова затянул:

– «В Турции народа много, турок много, русских нет, русских нет, и скажу я вам по чести, с Алехой жил я словно Магомет…»

Глаза у него слипались, он засыпал. Подошел человек в белом халате, похлопал Хмыря по щекам, а тот, с ледяными глазами, дернул за жидкие волосы.

– Говори, кто такой тот тип!

– Я не знаю… он денег дал, велел прицепить… машина дорогая, хорошая… а как водителя хозяин отпустил, я и ухитрился…

– Где это было?

– На перекрестке… там… а он говорит – стой напротив той двери, где студия телевизионная, и как выйдет баба такая… еще в новостях что-то говорит и передачу ведет про путешествия, в общем, из себя интересная такая, да как в машину к тому карасю сядет, так ты рукой сделай вроде как причесываешься…

Тут Хмырь всхлипнул и опустил голову. Глаза его были закрыты, из угла рта свисала ниточка слюны.

– Дай еще сыворотки! – Холодноглазый повернулся к человеку в белом халате. Тот покачал головой:

– Больше нельзя, загнется от передоза. Мы и так вкололи ему слишком много… Я предупреждал, что нужно сперва половину.

– Мне наплевать, загнется он или нет! Мне нужно, чтобы он сказал все, что знает! Ведь ясно же, что это – простой исполнитель, а главный – тот, кого мы упустили! Мы должны узнать, где его можно найти!

– Мы больше ничего от него не узнаем, – покачал головой медик. – Просто сожжем ему мозг. Вторую инъекцию он не выдержит, я это говорю ответственно.

– Черт! – Веретенников раздраженно пнул кресло ногой.

Тело Хмыря безвольно качнулось.

– Разберись тут! – бросил Веретенников и пошел к себе в кабинет.

Путь был длинный, и за это время он немного успокоился и систематизировал ту информацию, которую узнал от Хмыря.

Велено было ждать, когда в машину Борецкого сядет Камилла Нежданова. Значит ли это, что акция была направлена против нее? Или же они должны были погибнуть обязательно вместе? Что же их связывало? Но тогда нужно снова допросить эту Ершову. Для чего-то с ней хотел встретиться тот, кто, как выяснилось, имеет самое непосредственное отношение к взрыву? А может, она все наврала? Девчонка явно не так проста, как хочет казаться…

Георгий открыл Марине дверь и посторонился, пропуская ее в квартиру.

– Ну, как все прошло? – спросил он озабоченно.

– Нормально, – отмахнулась Марина. – Во всяком случае, я надеюсь, что от меня все отстанут. А что ты тут нашел?

– А вот посмотри. – Георгий оживился, направился в кабинет. На полпути остановился, оглянулся на Марину: – Слушай, ты, наверное, голодная, а я тебя сразу гружу своими проблемами, вместо того чтобы накормить…

Ну надо же, оказывается, он не настолько не от мира сего, представляет примерно, что человек после работы да еще после таких приключений устал и хочет есть. Однако Марина не стала выказывать по этому поводу бурную радость. Она теперь вела себя с Георгием все более сдержанно. Откровенно говоря, она вообще не представляла, как себя с ним вести.

– Ладно, ничего, – сказала она, – покажи, что ты там нашел, а потом, может, и правда перекусим.

– Ну, хорошо…

Георгий вошел в кабинет, взял со стола тетрадь деда и открыл ее на самой последней странице.

– Посмотри, вот эта надпись явно сделана гораздо позднее остальных.

Действительно, на последней странице дневника было написано несколько строк более яркими чернилами и другим почерком – неровные, дрожащие буквы словно наползали друг на друга.

– А ты уверен, что это писал твой дед? – с сомнением проговорила Марина. – Почерк же совсем другой!

– Это его почерк, – уверенно ответил ей Георгий. – Видишь, эта характерная петелька у буквы «В», и такая необычная «Р». Просто эту запись дед сделал в самом конце жизни, когда у него стали дрожать руки. Точно таким же почерком он писал свои последние распоряжения. Но ты послушай, что здесь написано.