— Он интересный мужчина?

— Раньше мне казалось, что да.

— Раньше — это до встречи с Андреем?

— Конечно.

— У Андрея очень сложный характер.

— Ирина Борисовна, поверьте, я не делаю ставку наАндрея. Я не думаю ни о браке с ним, ни о чем таком… Мне абсолютно ничего отнего не нужно. Даже любви. Мне достаточно самой его любить. Я никогда раньше нелюбила… Только влюблялась. Вы слышали когда-нибудь про серотонин?

— Про что? Это какое-то лекарство? — недоуменноспросила она.

— Нет, это гормон. Гормон счастья. Он бывает в арбузахи помидорах… От солнца тоже.., вырабатывается в организме. А у меня от Андрея.

Даже от звука его голоса. Не знаю, зачем я все это вамговорю. На нервной почве, наверное.

— Гормон счастья? Как интересно.

Мы уже въехали в старый дачный поселок, когда я вдругспросила:

— Ирина Борисовна, вы сказали, что Андрей.., хотелзащищать меня?

— Да. И это очень серьезно. Потому что на самом делеименно в этом, на мой взгляд, проявляется мужчина. Хотя он и сам нуждается взащите. И вот тут уж что перевесит: желание быть защищенным или защищать.Хотелось бы, чтобы последнее…

— А я не собираюсь его защищать, разве что от негосамого. Я просто объясню ему, что он дурак. Полный и беспросветный.

— Буся, вы мне нравитесь.

— Теперь куда?

— Налево — и третий дом по правой руке.

Дом был старый, деревянный, небольшой.

А сад запущенный. Никаких дорожек, никаких клумб. В одном изокон горел слабый свет.

— Он пьет? — вдруг спросила я.

— Пил один день. Потом перестал.

— И то хлеб.

— Вы не думайте, он не алкоголик. Я сейчас откроюворота.

— Ирина Борисовна, давайте лучше позовите его, пусть оноткроет.

— Хорошо.

Она вышла из машины и, уже пройдя полпути до крыльца,оглянулась. Вид у нее был растерянный. Она помахала мне. И вошла в дом.Довольно долго никого не было видно. Он либо спал, либо артачился, не желаявыходить. Почему-то я была уверена: она не скажет ему, что это я. А мне былострашно. Вдруг я увижу его таким, что мне не захочется больше его видеть? Яврала самой себе. Мне хотелось видеть его любым, лишь бы видеть. Но вот онпоявился на крыльце. Небритый, исхудавший, с опущенными плечами. В какой-тостарой вязаной кофте. Одним словом, вид далеко не звездный. Внутри всезадрожало. Он подошел к воротам, близоруко вглядываясь в человека за рулем.Моей машины он никогда не видел и меня пока не узнавал. Лицо у него былонедовольное. Он открыл ворота и махнул рукой. Заезжай, мол. Я въехала. Он сталзакрывать ворота. Я вылезла из машины.

— Андрей! Он оглянулся:

— Откуда ты взялась?

Большой радости в его голосе я не услышала. Мне вдругпоказалось, что я не справлюсь со своей задачей. Это в Москве мне померещилось,что я смогу руками развести его беду. А может, самой попросить помощи у него?

— Что молчишь? Чего ты приехала? Посмеяться надо мной?

— Нет, я приехала, чтобы посмеяться вместе с тобой ..

— Над чем это?

— А вот над всей этой фигней.

— По-твоему, это фигня?

— Еще какая! Мне ли это не знать!

Он стоял совсем близко. Мрачный, несчастный и ощетиненный.Но серотонин уже начал поступать в кровь. И я набралась храбрости:

— Андрей, я ждала тебя, а ты даже не позвонил.

— Тебе это было надо?

— Ты дурак!

— Тебе нужен мужик, про которого все говорят, что онимпотент?

— Мне плевать, я-то знаю, что это не так. Мне твояЛарочка еще в Тель-Авиве сообщила об этом прискорбном факте. Только я неповерила.

Он вдруг усмехнулся:

— А мне она сказала, что…

— Что я безнадежно фригидна?

— Нет, что у тебя.., какая-то жуткая экзема на груди.

— Тьфу! Опять экзема на груди!

— Что значит — опять?

— Да Венька это придумал, чтобы выбить для меня отпускна работе.

— А я тоже не поверил. Она сразу почуяла опасность…Чутье у нее есть. Звериное просто.

— Не хочу о ней говорить.

— И я не хочу. Но что же теперь делать?

— Побриться, помыться, надеть что-то поприличнее ипоехать в какой-нибудь ночной клуб.

Он отшатнулся:

— С ума сошла? Чтобы все надо мной смеялись?

— Нет, чтобы со всеми вместе посмеяться над ней. Еслиты войдешь, увидишь знакомых и громко скажешь, к примеру: «Привет от главногоимпотента всех времен и народов!» — то завтра все забудут про это. Последнееслово останется за тобой, и все поймут, что она просто злобная, ничтожная гадина.Только и всего.

— Ты и вправду так думаешь?

— Конечно, иначе не стала бы предлагать.

— Я не смогу.

— Это почему? Ты же выходишь на сцену и часто делаешьто, чего в жизни не смог бы. Сыграй, если не можешь. Ты же первоклассный актер.

— Они поймут, что я играю.

— Только если ты будешь плохо играть.

И вдруг я увидела, что у него загорелись глаза. Он протянулруку и погладил меня по щеке:

— Ты обиделась, что я тогда не пришел?

— Обиделась.

— И все-таки примчалась выручать?

— Я просто поняла, каково тебе было. И мне позвонилаИрина Борисовна.

— Спасибо. — Он вдруг схватил меня, прижал ксебе. — Мне тебя Бог послал. Пошли. — Он за руку повел меня к дому.

— Мама, посиди с Броней, а я приведу себя в порядок. Мызавезем тебя и поедем в ночной клуб. Вы пока чаю попейте, что ли.

И он скрылся в своей комнате.

— Боже мой, что вы с ним сделали, Буся?

— Просто объяснила ему, что почем.

— И он так быстро внял вашим словам… Это похоже налюбовь. Я сейчас поставлю чайник. Вы любите земляничное варенье?

— Очень. Вам помочь?

— Ни в коем случае. Я сама, а вы пока отдохните.Снимите туфли, тяжело весь день на каблуках.

Она ушла. А я стала с любопытством озираться в комнате.Здесь все напоминало нашу абрамцевскую дачу, проданную в годы перестройки. Ивдруг на стене я увидела большую фотографию. Тут было множество фотографий, ноот этой я не могла оторвать взгляда. Это был тот самый мужчина из троллейбуса,за которым я готова была идти куда угодно, хотя мы не сказали друг другу ниединого слова. Кто это? Он не мог быть отцом Андрея.