Джейсон тут же достал сотовый телефон и набрал номер риэлтера. Эйми и Дорин сидели молча, слушая, как он говорил, что хочет купить дом, фотография которого напечатана в сегодняшней газете.

Джейсон что-то выслушал и сказал:

— Нет, у меня нет времени его смотреть. Нет, стоимость для меня не имеет значения. Оформите все, пришлите мне бумаги, и я выдам чек. — Он снова помолчал. — Благодарю вас, — завершил он разговор и выключил телефон.

— Ты не можешь покупать дом таким вот образом, — заметила Эйми.

— Разумеется, могу. И даже только что купил. Ну а теперь за работу! Какого цвета, по-вашему должны быть эти седла?

— Пурпурного, — ответила Эйми, не находя объяснения своему раздражению, но она была очень раздражена.

Через двадцать минут появился вспотевший мужчина с бумагами, касавшимися покупки дома, и сказал, что оформление права собственности займет некоторое время.

— Сейчас в этом доме кто-нибудь живет? — спросил Джейсон.

— Нет…

— Долго им владели прежние хозяева?

— Четыре года. Дом перевезен из Калифорнии и…

— Тогда я не сомневаюсь в том, что все в порядке. — Джейсон взял перо и бумагу, написал внизу какие-то цифры и вручил ее агенту. — Что вы думаете об этой цифре?

— Позвольте мне позвонить, — извинился агент и через пять минут вернулся. — Дом ваш, — объявил он, вынимая из кармана связку ключей. — Думаю что теперь они должны быть у вас.

Джейсон вручил ключи Дорин.

— Итак, что тебе нужно еще?

Дорин прижала ключи к груди, и вид у нее был такой, будто она вот-вот потеряет сознание.

Разумеется, пока все это происходило, никто не работал. А на лице Эйми даже появился намек на улыбку.

«Наконец-то я сделал хоть что-то, чтобы доставить ей удовольствие, — подумал Джейсон, — хотя это и обошлось мне в шестизначную цифру». И когда этот подарок вызвал у Эйми улыбку, Джейсон готов был купить Дорин весь штат Кентукки.

— Я ненавижу его, — сказала Эйми свекрови.

— Успокойся и расскажи мне еще раз все по порядку.

Было уже поздно, они сидели в библиотеке, и Макс спал на купленной Джейсоном для него кроватке, поставленной так, чтобы он мог спать, когда мать работает поздним вечером: Эйми зачищала песком фреску, изображавшую слона под золотой попоной.

Эйми глубоко вздохнула.

— Я здесь уже целую неделю, мы живем в одном доме, весь день работаем вместе, но он не обращает на меня никакого внимания. Ни при каких обстоятельства.

— Я уверена в том, что он старается не торопить события. Вероятно, он…

— Нет, — захныкала Эйми. — Я этому человеку не нравлюсь. Если бы вы знали, что я сделала в эти последние несколько дней!..

— Расскажите мне все. — Милдред бросила взгляд на внука, так как ей показалось, что он проснулся. — Я хочу знать все, что сказал тебе Джейсон.

— В том-то и дело, что он ничего не говорит и не делает.

— Этот слон должен быть красным?

— Посмотрите, что он заставляет меня делать. — Эйми схватила тряпку и принялась стирать то, что получилось плохо: поверх красного она нанесла серую краску, и слон получался очень темным. Чтобы успокоиться, Эйми несколько раз глубоко вздохнула. — Я думала, что он хотел… Да, что он был… Вы говорили…

— Что он был влюблен в тебя и хотел на тебе жениться, — спокойно сказала Милдред. — Хотел. И хочет. Держу пари на своего парикмахера, что это так.

Эйми рассмеялась.

— О'кей, стало быть, я слишком эмоциональна. Да, это именно так. Он мужчина хоть куда, а я… — Она взглянула на Макса, подозрительно плотно сжимавшего веки.. — Вы помните тот красный пеньюар в витрине к Самберса?

— Короткий, весь в кружевах?

— Да. Так вот, я его купила и подстроила все так, чтобы Джейсон меня в нем увидел. Я разыграла смущение, но с таким же успехом могла бы напялить свой старый банный халат, поскольку он этого даже не заметил.

Милдред подняла бровь.

— Что же он сделала?

— Да ровным счетом ничего. Выпил молока, пожелал мне спокойной ночи и отправился спать. Даже не очень-то и смотрел в мою сторону Что ж, я ведь не Дорин. У нее такие формы, что…

— ..Расползутся года за три, — пренебрежительно махнув рукой, закончила фразу Милдред.

— Не говорите ничего против Дорин! — вспылила Эйми. — Мне она нравится. И Макс ее обожает.

Милдред снова взглянула на ребенка, и ей показалось, что у него маленькая морщинка между бровей.

— Теперь скажи мне, что мой внук рисует в той комнате?

У Эйми округлились глаза.

— Понятия не имею, что там происходит, он не разрешает мне смотреть. Страшная тайна. Секрет от собственной матери! И не хочет спать дома, даже если с ним остается Дорин, потому что боится, что если я останусь в библиотеке одна, то обязательно суну свой нос в его рисунки.

— А ты бы так и сделала?

— Конечно, — ответила Эйми. — Я его родила, так почему же я не должна видеть того, что он рисует? Это не может быть хуже того, что я видела в его пеленках после того, как он чем-то объедался.

Милдред рассмеялась, особенно тому, что со лба Макса исчезла морщинка, а тонкие губы чуть изогнулись. Малыш явно прекрасно знал свою мать.

— Так что же нам делать с тобой и Джейсоном?

— Ничего. Когда работа будет закончена, мы с Максом уедем домой, в…

— Куда? — спросила Милдред.

— Не говорите название, — тихо попросила Эйми. — Мы вернемся домой, в никуда, и никто не знает об этом лучше меня.

— Тогда оставайся здесь, — посоветовал Милдред голосом, шедшим, казалось, из самого сердца.

— Чтобы каждый день видеть Джейсона?

— Чтобы видеть меня с моим внуком! — взорвалась Милдред.

— Тише, вы разбудите Макса!

— А ты не думаешь, что его может разбудить то, что его увезут от единственной живой родственницы? Эйми, прошу тебя…

— Дайте мне вон ту банку с зеленью и поговорим о чем-нибудь другом. Я пока не уезжаю, я просто хочу уехать домой.

Но теперь нью-йоркская квартира уже не казалась ей домом. С каждым днем пребывания в Абернети город все больше нравился Эйми. Во время ленча она заставила Макса прекратить работу, и они пошли прогуляться по городу, а свои сандвичи съели в тени большого дума, росшего на окраине. Во время прогулки горожане окликали их, чтобы спросить, как идут дела в библиотеке, и поддразнивали Макса насчет его «секретной» комнаты.

Слово «дом» приобретало новый смысл.

Эйми какое-то время не общалась с Милдред, так как последние десять дней была занята настолько, что у нее не было времени подумать вообще о чем бы то ни было. Она спала едва ли больше четырех часов в сутки и была ряда тому, что Дорин понемногу каким-то образом взяла на себя дневные заботы о Максе. Эйми не знала, быть ли ей благодарной или испытывать досаду оттого, что ее сыну так нравилось, когда его мыл и одевал кто-то другой, а не мать, и читала на ночь сказки другая женщина. У нее не было времени посидеть с Максом и послушать, что он хотел рассказать ей о тех долгих часах, которые проводил без нее.