Вход в хранилище под номером «тридцать четыре» действительно не был заперт. Конечно, мы могли ошибиться, наткнувшись на свободное и потому открытое помещение, но нам повезло. Во-первых, гнездо на двери в точности соответствовало форме моего ключа. А, во-вторых, когда мы вошли внутрь, то обнаружили там полки, заставленные окованными железом сундуками. Самыми разными: большими и маленькими, старыми и относительно новыми, украшенными затейливой гравировкой и обычными, без изысков.

Увы, на этом наше везение иссякло.

Псины в хранилище не оказалось. А раз так, значит, она нашла то, что ей было нужно, и скрылась до нашего прихода. Нам же достались лишь сундуки. Которые были заперты на врезные замки и не имели ручек для переноски; вернее, когда-то имели, но все ручки были откручены и, видимо, хранились в другом месте.

– И что дальше? – спросил я. – Будем вскрывать сундуки или как?

– Я сказал, что могу разбить лишь вейсарские замки, но не врезные замки, собранные в мастерских Хаммерстада, – ответил ван Бьер. В отличие от меня, он не застыл в растерянности, а взялся сразу же осматривать полки. – Возможно, будь у меня молоток, зубило и уйма времени, я помог бы тебе вскрыть пару-тройку сундуков. Вот только ничего этого у нас нет. Особенно – времени. Впрочем, если хочешь прихватить какой-нибудь ларец – хватай, я не против. Только понесешь ты его сам, уж извини.

То, что это предложение было шуткой, я понял, когда снял с полки один сундучок. Он был величиной с небольшой чурбак и мог бы поместиться в мою котомку. Но едва я взял его в руки, то сразу понял: с ним мне далеко не убежать. Да и близко тоже. И вообще, я буду горд за себя, если пронесу такую тяжесть хотя бы сто шагов. А поскольку чем быстрее я нынче бегал, тем выше были мои шансы выжить, мне не хотелось обременять себя лишним грузом. Даже если этот груз был частью моего наследства и стоил немало.

Не удержав в руках сундучок, я уронил его на пол. Грохот разнесся не только по хранилищу, но и по всему коридору. Однако хаммерстадский замок, как назло, не открылся и не порадовал меня звоном рассыпавшихся по полу монет или драгоценностей.

– Потише, будь добр! – попросил Баррелий, разглядывая пустое место на одной из полок. – То, что хозяева сейчас заняты, не значит, что они не сбегутся на шум и не устроят нам головомойку.

– Ты нашел что-то важное? – полюбопытствовал я, оставляя в покое сундучок и подходя к монаху.

– Думаю, да, – кивнул он. – Тут повсюду пыль, а это место совершенно чистое. Не иначе, с него только что взяли или ларец, или какую-то вещь. Как, в общем-то, я и подозревал.

– Если тот ларец такой же тяжелый, как этот… – Я указал на не побежденный мною сундучок. – Если он такой же тяжелый, Псина с ним далеко не убежит.

– Как знать, парень, – усомнился ван Бьер. – Канафирская Бестия хоть и тощая, но жилистая и выносливая, как лошадь. Но ты прав: самое время проверить, быстро ли она бегает, и кто из нас хитрее: я или она…

Последние слова были сказаны монахом с вызовом, и я посмотрел на него в недоумении. Пока что в нашем турнире с Вездесущей она лидировала во всем: и в скорости бега, и в хитрости. А также – в удачливости, если ей и вправду повезло завладеть призом, за которым она охотилась. Как быстро нам надо бежать, чтобы настичь Псину, Баррелий не уточнил. Но что пробежка выдастся не из легких, я и сам догадался.

Бросив прощальный взор на мое наследство, которое вскоре достанется Капитулу – если только оно не осядет в карманах хойделандеров, – я покинул хранилище вслед за кригарийцем, и мы с ним поспешили обратно. Куда Вездесущая подевала ключ, неизвестно, но ни в двери, ни в комнате я его не нашел. О чем слегка пожалел, ведь это была единственная вещь, оставшаяся у меня в память об отце. К тому же драгоценная, так что потерять ее было вдвойне обидно.

От хранилища до подземелья с громорбами было совсем недалеко. То, что Псина прорвалась туда, стало ясно, когда мы обнаружили тело тамошнего привратника. Оно лежало на пороге комнаты, где находились рычаги управления механизмами. Теми, что сдвигали плиту на выходе из тоннеля, открывали клетки с монстрами, а также сами ворота, отрезающие тоннель от подвалов замка.

– Он жив. Возможно, усыплен каким-то зельем, но дышит, – заключил Баррелий, бегло осмотрев жертву канафирки. Это был обычный слуга, который не смог дать ей отпор, даром что ему выдали меч и нагрудник.

Наверняка Вездесущей хотелось заклинить ворота, дабы никто не проник в подземелье следом за ней. Только железные рычаги и прикрепленные к ним цепи с противовесами оказались слишком массивными, чтобы повредить их голыми руками. Единственное, в чем она нам напакостила – забрала с собой все фонари, которые хранились у привратника. Но поскольку у нас имелся свой факел, все старания Псины нам помешать оказались тщетными.

Открыв вход, ван Бьер, однако, не стал потом закрывать его, хотя мог бы, как Псина, включить механизм и проскочить под плиту до того, как она опустилась. Я не сообразил, почему он поленился отрезать нас от наших вероятных преследователей, но вскоре выяснилось, зачем он это сделал.

Мы опять очутились в том же самом подземелье, и нам опять предстояло пройти в опасной близости от клеток с громорбами. Пусть они и говорили с кригарийцем на одном языке, от этого я не стал их меньше бояться. И когда у нас под ногами снова появилась белая линия, я сей же миг ступил на нее и дал себе зарок не смотреть по сторонам, что бы там ни происходило.

Но я не сдержал данное самому себе слово. Потому что когда мы достигли клеток, случилось такое, чего я точно не ожидал.

Шагавший первым с факелом в руке, ван Бьер внезапно остановился и снова заговорил на языке гномьего отродья. Причем громче и выразительнее, чем в прошлый раз, Это меня озадачило. Вместо того, чтобы гнаться за Вездесущей, кригариец зачем-то тратил время на болтовню с узниками. И что такого полезного они могли ему сообщить? Куда побежала канафирка? Но мы и без них знали, что она рванула к выходу из тоннеля, ведь удирать здесь куда-либо еще было некуда.

Исполнившись решимости, я все-таки поднял глаза… и попятился. Но больше от неожиданности, чем от страха. Ожидая узреть жуткую морду громорба, я и представить себе не мог, что увижу рядом с нею Вездесущую. Которая оказалась там явно не по своей воле, поскольку ее удерживали две просунутые сквозь решетку ручищи.

Они могли бы сделать с ней все, что угодно: разорвать пополам, смять в комок, будто фарш, скрутить в жгут, переломав ей все кости и выжав из нее всю кровь… Но громорб почему-то не убивал сошедшую с белой линии Псину. Он держал ее крепко, не давая пошевелить ни руками, ни ногами, и вместе с тем бережно – так, чтобы она не задохнулась. А его приятели таращились на них из своих клеток, что-то рычали, но ярости тоже не выказывали. Я бы даже сказал, что это их не злило, а весьма забавляло.

А Псина выглядела сейчас не лучше, чем какая-нибудь четвероногая псина, которую изловили и связали живодеры. И которая осознавала, что она свое отбегала. Стиснутая чудовищными пальцами, канафирка тяжко дышала, и лицо ее было перекошено злобой. И все-таки она не орала и не трепыхалась, а благоразумно помалкивала. Или громорбы дали ей понять, чтобы она вела себя смирно, или она сама не желала их злить, но пока что ей удавалось сохранять себе жизнь. И единственный, кто мог ее спасти – это кригариец.