Это были запасные ворота, которые почти всегда стояли закрытыми. Открывали их лишь во время ярмарок и праздников, при большом скоплении в городе людей. Чего хойделандеры делать, естественно, не стали. Им было удобнее сгонять беженцев в одно место и там их грабить. После чего вся добыча сваливалась в общак, который браннам предстояло затем разделить между собой по справедливости.

Выбор Баррелия был очевиден. Он боялся, что возле первых ворот все еще есть столпотворение. И если бы громорбы ринулись туда, они не разбирались бы, кто встал у них на пути: головорезы Чернее Ночи или мирные граждане. Но ван Бьеру было незачем проливать кровь последних, пусть и не своими руками. Вот он и постарался, чтобы пути беженцев и пути чудовищ не пересеклись.

Я думал, что безумнее той кровавой гонки, которую мы пережили по пути сюда, быть уже не может. И я ошибся. Бег за громорбами по озаренному пожарами, ночному Кернфорту – вот что являлось настоящим безумием. Которое вдобавок учинили не захватчики, а мы.

Впереди нас ревели гиганты, мчащиеся напролом по улицам, загроможденным мертвецами, хламом и баррикадами. А позади нас слышался рев битвы. Это хойделандеры продолжали рваться в замок, уповая на то, что им перепадет доля от тамошних богатств. Но этот шум, в отличие от первого, понемногу затихал. Не потому что затихала битва – просто мы удалялись от площади, где она бушевала. Сама же она становилась все яростнее – по мере того, как островитяне подбирались к сокровищам. В том числе к моим. Так что теперь я мог с ними распрощаться уже окончательно.

Мне было жаль не только утраченного наследства, но и старика Штейрхоффа. Я надеялся, что он выживет и успеет вывести из замка по подземному ходу семью и остатки своего войска. Ну а если нет, что ж тогда… Кригариец предостерегал его, кто стоит за осаждающими замок хойделандерами. А Капитул – тот монстр, что может сожрать даже вейсарского банкира, какие бы силы за ним ни стояли. О чем сиру Магнусу пристало знать лучше, чем кому бы то ни было. Но он подверг слова ван Бьера сомнению, и теперь пожинал плоды своей недоверчивости.

Хотя, конечно, невинных жертв этой трагедии все равно будет жаль…

Громорбы бежали не слишком быстро, зато шумно. Накопленная ими за годы плена ярость вырывалась наружу ревущим потоком. Они крушили на своем пути все, что не успели разрушить или сжечь островитяне, включая балконы, террасы, навесы и другие деревянные пристройки к зданиям. И крушили так самозабвенно, что впереди них летел по улице не утихающий шквал из обломков досок и бревен.

Но особый раж охватывал великанов, когда они натыкались на людей. На кого именно, мы с Баррелием узнавали после – по изувеченным телам, что оставляли за собой наши союзники. По большей части это были хойделандеры, но дважды им под горячую руку попадали и кондотьеры. Всякий раз, когда это случалось, громорбы не отказывали себе в удовольствии задержаться и поохотиться на мечущихся в панике людишек. Ради которых они даже не ленились обрушивать фасады, если жертвы забегали внутрь зданий.

Лишь у Ура не получалось насладиться весельем в полной мере. А все потому что его руки были заняты живой ношей. Ему приходилось оберегать Вездесущую не только от ударов о стены домов, но и от разбушевавшихся собратьев, что могли задеть ее ненароком. Все, что дозволялось Уру, так это лягаться. Чем он и занимался, сшибая балконы и вывески, а также отправляя меткими пинками островитян в окна верхних этажей.

Из нас троих Псина, безусловно, переживала сейчас самые яркие впечатления. Нам-то что – мы бежали за гигантами и больше опасались запнуться за подножный мусор, чем их ярости. Зато канафирка взирала на их бесчинства, так сказать, из первого ряда. И, небось, успела не раз проститься с жизнью, ведь в такой свистопляске Ур мог сжать ручищи чуть сильнее и раздавить ее ненароком.

Меч Баррелия был обнажен, но на его долю врагов не хватало. Островитяне и кондотьеры, что выживали после встречи с громорбами, прятались внутри зданий. Откуда им вряд ли захочется выйти в ближайшее время. Что, впрочем, кригарийца только радовало. Я уже давно понял, что кригарийцы из легенд не имеют ничего общего с Пивным Бочонком. Да, он искал встречи с Вирамом-из-Канжира, но это не значит, что ему нравилось расточать свой гнев на случайных врагов, подворачивающихся ему на пути.

Никто из хойделандеров не желал стеречь запертые ворота, пока другие браннеры и вольники грабили Кернфорт. И они вышли из этого положения простейшим способом – раскурочили лебедку, что поднимала воротную плиту. Да так, что починить ее на месте стало невозможно. А в довершении этого вандализма обломки лебедки были сброшены с воротной арки, где она прежде стояла.

Вот только островитяне не подозревали, кто вскорости подступит к воротам, и что все их старания окажутся напрасны.

Сломать ворота также легко, как до этого громорбы ломали стены домов, они не смогли. Попинав преграду с разбегу и ничего этим не добившись, великаны устроили короткое и шумное совещание. После чего испробовали другой, более рациональный способ, который в итоге сработал.

Прорычав собратьям какие-то указания, Ур заставил их подойти к плите, ухватиться за ее решетчатый каркас и приподнять ее. Собратья заревели, поднатужились и дружными усилиями открыли под воротами просвет. Такой, в который они смогли бы проползти, плюхнувшись на пузо. Но как это сделать, если выпустив плиту из рук, они снова уронят ее?

Смекалистый Ур решил и эту проблему. Пока троица громорбов, фыркая от натуги, брызжа слюной и пуская газы, не давала воротам упасть, он притолкал ногами поддон с камнями – теми, что поднимали на стены при осадах и сбрасывали на головы врагам. Потом сбросил с поддона два ряда камней – чтобы тот вошел в просвет, – и запихал его туда.

Этого оказалось достаточно, чтобы чудовища смогли отпустить плиту и выползти наружу. А за ними выполз и Ур вместе с пленницей.

Нам ползти на животе не было нужды. Баррелий прошел в брешь, лишь нагнув голову, а я и вовсе в полный рост. И когда мы с ним очутились снаружи, громорбы ждали нас, ворча и всем своим видом намекая, что пора бы человеку выполнить данное им обещание.

Ван Бьер издал короткий рык и, поманив союзников рукой, зашагал прочь от городской стены. Громорбы затрясли головами и затопали – они ожидали вовсе не этого. Но монах остался непреклонен и даже не обернулся. Ур, однако, не стал возмущаться и поплелся за ним, подав пример остальным. И все мы отправились дальше, в темноту, которая пугала меня не меньше, чем озаренные пожарами, улицы Кернфорта…

Я смекнул, что мы идем туда, где была спрятана наша тележка. У меня из котомки торчал запасной факел, но приказа зажечь его не поступало – видимо, Баррелий не хотел злить не любящих яркий свет союзников. Поэтому я старался идти точно за кригарийцем, который, надо думать, брел не наугад и глядел себе под ноги. Громорбы пыхтели и топали у меня за спиной. И хоть я малость к ним привык, они по-прежнему вгоняли меня в дрожь, стоило им издать слишком громкий звук или сделать резкое движение.

Остановились мы, впрочем, раньше, чем дошли до тележки.