– Отойди-ка подальше, – велел мне ван Бьер, поворачиваясь лицом к гигантам. – А если начнется буча, беги отсюда так быстро, как только сможешь. Главное, не дай громорбам тебя схватить и не потеряй сверток. За меня не волнуйся. Я вышел живым из пещер под Альтогорном, выкручусь и здесь.

Дважды просить не пришлось. Вцепившись в сверток так, словно от него зависела моя жизнь – что в общем-то было недалеко от истины, – я попятился в темноту. И остановился лишь тогда, когда Баррелий и гиганты стали видны мне едва заметными силуэтами, маячащими во мраке, будто призраки.

О том, что между ними назревает ссора, я понял, когда четыре огромных силуэта окружили один маленький, а рычание громорбов стало громче и злобнее. Монах продолжал что-то им отвечать, но их его ответы явно не устраивали. Что происходило с Псиной, я не видел – кажется, она все еще была в лапах Ура. Возможно, из-за нее ван Бьер и спорил с союзниками, которые грозили вот-вот перестать быть таковыми. А о чем бы еще они спорили? Чтобы показать тварям дорогу, Баррелию надо было лишь вытянуть руку в нужном направлении. Однако он говорил с ними так долго, что мог бы за это время описать им путь аж до самого Канафира.

Буча, о которой предупреждал кригариец, все-таки грянула.

В какой-то момент огромные силуэты задвигались быстрее, а к рычанию опять добавился топот. Такой же, какой громорбы издавали, когда давили ногами в городе людей. Силуэт же монаха и вовсе пропал. Но раз топот не прекращался, значит, ван Бьер был жив и успевал увиливать от великанских ступней.

Мы отошли далековато от города и слышали лишь отголоски идущих там боев. По сравнению с Кернфортом здесь было тихо, и когда эту тишину нарушил устроенный гигантами шум, я растерялся. И застыл столбом, не зная, что мне делать…

…Но потом вспомнил-таки наказ Баррелия и побежал прочь, больше всего на свете боясь услышать настигающую меня, тяжелую поступь…

То, что должно было случиться с ребенком, бегущим в темноте практически вслепую, случилось!

Не успел я отмахать и полсотни шагов, как за что-то споткнулся. И упал, выронив свою ношу на камни. Упал не слишком удачно, ободрав ладони, коленки и лоб. Поэтому сразу же вскочить и продолжить бегство у меня не вышло. Какое-то время я валялся, кряхтя и скуля от боли, но вмиг забыл про нее, когда не обнаружил рядом с собой сверток.

Мне показалось, что он упал слева от меня, но там было пусто. И справа – пусто. И спереди ничего. И сзади тоже. Но как такое могло случится? Ведь я же отчетливо слышал, как сверток стукнулся о камни почти что у меня под ногами!

В панике я взялся ползать туда-сюда на разбитых коленках, обшаривая поцарапанными ладонями землю. И вскоре понял, что совершил новую ошибку: потерял то место, где я упал, и теперь не имею представления, в какой оно стороне. А продолжающийся топот громорбов не давал мне собраться с мыслями и сделать мои поиски хотя бы мало-мальски упорядоченными.

Не знаю, как долго они продолжались. Я уже был готов заплакать от отчаяния, когда вдруг передо мной из темноты нарисовалась огромная уродливая фигура. При виде нее я заорал от страха. Затем попытался вскочить на ноги, снова упал и хотел удрать от великана на четвереньках. Но не удрал. Потому что в этот момент он заговорил со мной нормальным человеческим языком:

– Спокойно, парень! Чего разорался? Это же я! Не узнал, что ли?

Воистину, у страха глаза велики! Ползая по земле, я глядел на ван Бьера снизу вверх, вот он и показался мне впотьмах ростом с громорба. А уродливой его фигуру делала ноша, лежащая у него на плече. Ее можно было принять за свернутый в рулон ковер, если бы не имеющие у нее ноги, обутые в легкие канафирские сапоги. И я отлично знал, кому принадлежат и те, и другие.

– А г-где в-великаны?! – спросил я, заикаясь от страха. В темноте еще слышались топот и рычание, но уже не такие громкие. Кажется, громорбы решили не искать сбежавшего от них вместе с Псиной Баррелия и удалялись прочь.

– Отправились на юг, чтобы успеть к рассвету дойти до ближайших гор, – пояснил кригариец. – А ты почему до сих пор здесь, а не удрал подальше, как тебе было велено?

Я поведал ему о постигшей меня неприятности. Баррелий ответил на это сдержанным ворчанием, потом опустил Вездесущую на землю, достал огниво и зажег факел. Находившаяся в обмороке канафирка тут же пришла в себя и зашлась сдавленным, лающим кашлем.

– Проклятье! – просипела она между его приступами. – Мои ребра… Они сломаны…

– Ты в этом уверена? – спросил чиркающий огниво монах.

– Да, ишачий ты сын! Еще как уверена! – огрызнулась она, продолжая кашлять. А затем безо всякого стеснения задрала одежду и стала ощупывать себе бока и грудь.

Когда загорелся факел, мы тоже увидели на левом боку Псины большой кровоподтек величиной со сковородку. Так что она вовсе не прикидывалась беспомощной, дабы вновь нас одурачить, а действительно заработала серьезную травму.

– Ага, сломаны, – согласился ван Бьер, оценив критическим взором отбитый бок канафирки. – Знакомая история. Помнится, при бегстве из рушащегося Фростагорна я упал с лестницы и тоже сломал пару ребер. Так я потом целых три месяца едва руками шевелил от боли, дышал через раз, а смех и кашель превращались для меня в пытку.

– Да хватит уже корчить из себя святую невинность! – гневно прошипела Вездесущая. – Думаешь, я не догадалась, что ты попросил громорба нарочно сломать мне ребра! А эта драка между вами! Хочешь сказать, что вы ее не разыграли?

– Что за ерунду ты мелешь, чокнутая сука?! – возмутился Баррелий. – Я тебе только что жизнь спас, а ты меня еще в чем-то обвиняешь? Эти громилы собирались свернуть тебе шею! Но благодаря моему заступничеству ты осталась жива и отделалась лишь сломанными ребрами.

– Расскажи свою байку сопляку, может он тебе и поверит. – Она кивком указала на меня. – Да подерись ты взаправду с громорбами, они бы так легко от тебя не отстали. И гнались бы за тобой до самого утра! Но стоило лишь мне потерять сознание, когда их вожак швырнул меня на землю, как вы с ним чудесным образом помирились и разбежались в разные стороны! С чего бы вдруг?

– Ур – не обычный громорб, – пояснил монах. – Он многому научился у людей, сидя в их темнице. Например, практичности. Поэтому он не стал тратить время на глупую погоню за мной, а решил отвести собратьев в горы и укрыться там до следующей ночи… И вообще, зачем мне просить громорба сломать тебе ребра, если я сам могу это сделать? Тем более, что имею на это право. Или мне напомнить, как ты сначала украла у Шона ключ, а затем принадлежащую ему вещь?

– Шон сам пообещал отдать ее мне, – возразила Псина. – Все, что я сделала, это ускорила ход событий, только и всего. И никто при этом не пострадал! Кроме меня, естественно!

И она вновь зашлась в болезненном кашле.

– Эй! Ничего я тебе не обещал! – возмутился я. – Пока я сам не увижу эту вещь, никаких обещаний ты от меня не получишь!