Искренние, трудные, очищающие, изнурительные слезы, от которых распухают глаза. К тому моменту, когда мне удается выплакаться, серия заканчивается. Женщину отвезли в больницу, лечат ее раны, вводят противоядие. Выключаю телевизор, сижу в темноте; тишина обволакивает меня, успокаивает.

Почему так трудно спасти себя? Дело не в том, что я не вижу приближение опасности, не в том, что я ничего не знаю наперед.

Некоторые люди, думаю я, просто не видят причин. А потом мне приходит иная мысль: может быть, пора начать чертить свою карту.

Мой ключ подходит к замку нашей квартиры, хотя я, можно сказать, уже и этого не ждала. Но он легко поворачивается в задвижке, дверь поддается, и вот я внутри. Квартира кажется совсем другой – голая, без мебели, без картин, без всей компьютерной фигни Шона, без угрожающих размеров телевизора в гостиной, без яичных брызг в кухне, где Шон постоянно готовил яичницу.

Владелец квартиры, мистер Дубровски, всего лишь за день сообщил нам о выселении. Вот и все, больше нас тут не будет. В то утро Райна отправила мне СМС, чтобы оповестить.

Поначалу я не хотела сюда переезжать. Шон мечтал сменить нашу уютную однушку на квартиру покруче, где найдется место для отдельного кабинета и для Никки, но я была довольна своим жилищем. У нас было множество причин переехать, например: отопление либо вообще не работало, либо работало на тысячу градусов; ванная была такой маленькой, что приходилось поворачиваться боком, сидя на унитазе; грохот близлежащего метро в час пик сотрясал гостиную (Ванесса однажды заметила, что она словно сидит на диване, поставленном на огромнейший вибратор). Но тем не менее. Мы сняли эту квартиру вскоре после свадьбы, и я любила ее со всеми недостатками.

Однако Шон все же уговорил меня переехать, без конца повторяя, что это просто необходимо сделать, поэтому я попрощалась со своей старой квартиркой, мы собрали вещи и покинули ее. И вот теперь все сначала: собрали вещи, уехали и из новой квартиры.

Хожу по пустым комнатам, слушаю, как шлепают мои шлепки. На стенах, где висели наши картины, теперь пятна, на полу, где лежали ковры – выцветший настил. Дом очищен от всего, что делало скучную старую квартиру нашей, не считая, конечно, воспоминаний, которые накладываются друг на друга. Провожу пальцами по подоконникам, иду в спальню, где нахожу две коробки, поставленные друг на друга и подписанные: «Барахло».

Барахло.

Подходящее определение для нас с Шоном. Ничего особенного, серединка на половинку. Пока не откроешь, и не догадаешься, что внутри.

Мой телефон жужжит.

Оповещение с «Фейсбука»: Нэнси Томассон хочет добавить вас в друзья! (общий друг – Минни Чендлер).

Я нажимаю на приложение, но вместо того, чтобы ответить на заявку Нэнси, ни с того ни сего оказываюсь на странице Шона, выслеживаю, стараюсь разоблачить все тонкости жизни моего мужа на «Фейсбуке».

Веду пальцем по экрану, проматываю вниз, вниз, вниз. Потом быстро возвращаюсь вверх, вверх, вверх. И вижу, что Шон больше не отмечен на фотографиях Эрики Стоппард.

Проверяю его папку «Фото», чтобы удостовериться.

Так и есть, он удалил (или она сама удалила?) все, что связано с ней и с ее страницей. Мой пульс учащается, живот сводит от чувства, которое я принимаю за волнение, но в последнее время не уверена, что это оно. Как бы то ни было, я победоносно выкрикиваю: «Ха!», кладу телефон в задний карман и улыбаюсь.

И тут вспоминаю о коробках.

Барахло.

Кто знает, какое барахло там, внутри? Наверное, не очень важные вещи, раз мы подписали их вот так: «Барахло». Поэтому я не открываю коробки, а, наклонившись вперед, тащу их к входной двери. Согнувшись, обхватив руками нижнюю коробку, я продвигаюсь вперед и слышу, как в замке поворачивается ключ.

– Эй! – кричу я. – Мистер Дубровски! Я здесь, уношу коробки. Мне написала сестра, я знаю, что сегодня надо выехать.

Слышу шаги, а потом вижу кроссовки, и джинсы, и футболку с принтом Wired2Go.

– Это я, – говорит Шон. – Дубровски мне позвонил.

Шон стоит передо мной, на пороге нашей старой спальни, нашей старой жизни, хотя теперь все изменилось.

Это я, говорит он. Как будто я должна была его ждать, как будто в его сообщении было намерение переписывать правила снова и снова.

Он вытягивает руки и освобождает меня от тяжести коробок, легко водрузив их поверх своих, решив взять на себя ношу за нас двоих.

– Мой рейс отменили, – сообщает он. – Я должен был приехать раньше, чтобы помочь. Но, надеюсь, не слишком опоздал.

* * *

Мы идем в Hop Lee, как раньше, и заказываем слишком много китайской еды и яичных роллов, как раньше, разве что не целуемся в надежде заполучить бесплатный ролл. Просто сидим в углу у окна, и я думаю, как начать разговор с собственным мужем. Шон возится с телефоном, что-то быстро печатает, потом удаляет, потом печатает что-то еще, наконец откладывает телефон и говорит:

– Ну вот.

– Ну вот, – я нервно смеюсь, хотя смех скорее напоминает стоны мула в неволе. – Вообще-то я тебя не ждала. Твое сообщение было не очень-то информативным.

– Нет, – он молчит, как будто я должна понимать, о чем он хочет меня проинформировать. Открывает упаковку хрустящей лапши – упаковка шуршит в нависшей тишине; высыпает немного в руку и наконец заявляет:

– Я понял, это глупо. То, что мы делаем.

– А что мы делаем?

– Не знаю, – он рассматривает лапшу в руке, вместо чтобы есть.

– Я думала, ты этого и хотел.

– Да, хотел, – признает он. – Но я был идиотом.

– Тебя бросила Эрика Стоппард? – спрашиваю я внезапно, слишком внезапно, чтобы понять смысл моих слов и тайну, которую они выдали.

– Что? – У него изумленный вид, потом просто удивленный, потом довольный. – Ты следила за мной? На «Фейсбуке»?

– Ну… твоя страница по-прежнему у меня в закладках. Так что и следить не пришлось.

– Все нормально, – он машет рукой, – ничего страшного.

Я открываю свою упаковку лапши для супа и думаю: значит, он за моей страницей не следил? Затем он говорит:

– Нет… мы с Эрикой… просто работаем вместе. Ничего такого.

Его слова достаточно определенны, чтобы я почувствовала себя глупо, если стану задавать еще какие-нибудь вопросы, и недостаточно определенны, чтобы я вообще поняла, о чем он говорит. Эрика Стоппард – все равно что наша вышеупомянутая коробка с барахлом.

– Так ты вернулся, – говорю я наконец.

– Как видишь, я здесь, – отвечает он.