Одиссей побежал, часто оглядываясь. Ему казалось, что тёмные силуэты всадников заполонили всё видимое глазом пространство. Ни убежать от них, ни спрятаться в совершенно голой, как стол степи было невозможно! Попытка генерала задержать мчащуюся лавину была отважным, очень благородным, но совершенно бесполезным предприятием. Осознав это, Луков остановился и повернулся лицом к приближающимся всадникам, его рука неумело передёрнула затвор винтовки…

Басмачи приближались. Одиссей прицелился в ближайшего всадника. Через свои очки он хорошо видел ружейную планку, мушку и приближающегося врага. «Надо унять дыхание и тогда всё получится» – сказал он себе и постарался максимально сконцентрироваться на мишени. Успокоившись, молодой человек на мгновение задержал дыхание, как когда-то учили его на ускоренных военных курсах, и нажал на спусковой крючок. Каково же было его изумление и ликование, когда конь под вражеским наездником рухнул, как подкошенный на передние ноги и, храпя, кувыркнулся через голову, придавив своим огромным весом седока.

Одиссей тут же перевёл оружие на соседнего бандита, и тоже послал в него пулю. Издав гортанный крик, басмач взмахнул руками и запрокинул голову. Его конь взвился «свечой» на дыбы и сбросил с себя мертвого седока. Одиссей не верил своим глазам. Но тут комиссар вдруг радостно заорал, указывая за спину Лукову:

– Свои!

Одиссей оглянулся и увидел мчащийся им на помощь отряд. Во главе его скакал командир в папахе и чёрной бурке, а чуть позади него – боец с развевающимся красным знаменем в руках. Они мчались, как на картинке! Оказывается бандиты угодили под выстрелы красных конников. Уцелевшие басмачи стали поспешно поворачивать коней. Смелые и дерзкие в кровавых налетах на беззащитные селения и плохо охраняемые обозы, бандиты как огня боялись открытой схватки с равным по силам противником. От полного уничтожения басмачей спасли превосходные кони, хотя для девятнадцати из них этот бой стал последним.

Больше всего командир большевистского кавдивизиона впоследствии расстраивался, что ему не удалось захватить в плен или на худой конец лично зарубить командира басмаческого отряда. Вражеский вожак находился фактически в безвыходном положении: окружённый со всех сторон красноармейцами он яростно отбивался, крутил своего скакуна во все стороны, его ярко-рыжая лисья шапка мелькала среди папах, будёновок и бритых голов подручных джигитов. В последний момент, когда казалось, что главарю уже не уйти, загнанный лис пригнулся к шее своего скакуна и, размахивая шашкой, бросился на прорыв. Его плотно окружили верные телохранители. С этой горсточкой отчаянных джигитов главарь буквально разрезал сжимавшееся вокруг него кольцо врагов. В горячке боя курбаши даже не вскрикнул, когда вражеский клинок своим остро заточенным концом дотянулся до него и ужалил напоследок пониже левой брови. Лишившись глаза, теряя сознание от ужасной боли, курбаши уносился прочь, проклиная подлых шакалов, которые заманили его в эту западню:

– Прежде чем отрезать вам головы, я велю вырвать ваши мерзкие глаза!

Измученная походом лошадь устало тянула тяжёлую телегу, в которой вместе с ранеными и больными бойцами ехали Луков и двое его спасшихся спутника. После счастливой встречи с отрядом красной кавалерии уцелевшие путешественники ещё почти двое суток тряслись на телеге. По пути доктор отряда их подкармливал, давая за раз немного кумыса и крохотный кусочек смоченной в кумысе лепёшки. Он постепенно увеличивал порцию, чтобы снова приучить их желудки к пище.

Отряд преодолел по наведённой переправе реку Бузан. Причём наспех построенный военными сапёрами временный мост так сильно раскачивался и скрипел при прохождении конницы, что бывшая при отряде сестра милосердия была ни жива ни мертва от страха. Чтобы заставить её забыть об опасности Луков стал рассказывать девушке о существующих в Индии диковинных живых мостах, выращенных людьми из сросшихся между собой корней гигантского каучукового фикуса. Он так подробно живописал открывшей от изумления рот слушательнице эти причудливые сооружения природы и изощрённого человеческого разума, будто сам лично переправлялся по этим сказочным мостам через затерянные в джунглях реки. Хотя на самом деле Одиссей лишь читал о них. Однако в его пересказе эти книжные впечатления поразили санитарку, да и не её одну. На привалах послушать московского учёного собирался чуть ли не весь отряд, даже сам его командир приходил.

Это вызвало жгучую ревность со стороны комиссара Гранита Лаптева, который не мог потерпеть, что кто-то другой находится в центре всеобщего внимания. Одессит просто не был бы собою, если бы спокойно смирился с отсутствием интереса к собственной персоне.

– Уверен, что эти мосты были созданы индийскими партизанами, скрывающимися в джунглях от британских карателей, – авторитетно заявил он. Комиссар встал в героическую позу и заговорил с большим пафосом:

– Сама природа помогает правому делу, направляя в нужную сторону даже рост растений. Тот, кто ведёт человечество к свету великой цели всеобщего равенства, непременно получит поддержку от Вселенной!

Естественно, что после такого выступления комиссар сорвал овации слушателей.

Между тем пронизывающий до костей ветер с Каспия вдруг утих. Впереди открылись искрящиеся под солнцем блюдца солёных морских лиманов, окружённых зарослями сухого камыша. А потом показались купола астраханских церквей и мечетей…

Одиссей лежал на скамейке в кабинете начальника гарнизона Астрахани и, подложив под голову руки, блаженствовал, наслаждаясь теплом и покоем. В углу мирно пыхтел самовар, на столе уже расставлены голубой чайник с красными узорами и разноцветные фарфоровые пиалы, на тарелке горкой выложены белые аппетитные лепёшки, рядом вазочка с пирамидкой белоснежного рафинада. А ещё тут сушёные фрукты, мёд и прочие яства. Требовалось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все это не очередной мираж! Но нет. Все эти щедрые дары не пригрезились Лукову. В пиалы с приятным журчанием полился ароматный чай лимонно-желтого цвета.

– Надолго к нам? – поинтересовался «шершавым» – хриплым голосом заместитель начальника гарнизона Астрахани.

– Будь моя воля, я бы не очень торопился с отъездом, – жмурясь от удовольствия, ответил за всех комиссар Лаптев, принимая из рук гостеприимного хозяина пиалу.

Комиссар стал поучать местного военного начальника, как поддерживать в бойцах, обороняющих город, высокий уровень большевистской сознательности. Гранит явно мнил себя важным посланцем Москвы, который одним своим появлением способен вдохнуть новые силы в защитников Астрахани.

Луков давно заметил, что одна из самых злых шуток Создателя, – это позволить кому-то из людей ощутить себя Пророком новой религии. Одержимый манией величия человек становится всеобщим посмешищем, будучи неспособен оценивать своё поведение адекватно.

Впрочем пока, как ни странно, этому «Хлестакову» чаще всё-таки удавалось производить на новых знакомых нужное впечатление. Была ли в этом персональная заслуга Лаптева или нет, но членов экспедиции поселили в прекрасном особняке на холме. Видимо это был самый красивый дом в городе. Генерал предположил, что при государе-императоре такой прекрасный особняк должен был принадлежать самому местному генерал-губернатору или городскому голове, или же на худой конец какому-нибудь купцу-миллионщику. Хотя, судя по надписям, которые украшали коридоры и некоторые комнаты, незадолго до революции здесь размещались казармы. Одна из надписей, например, строго предупреждала квартировавших в этих стенах солдат бывшей царской армии: «За побегъ со службы въ военное время каторжныя работы от 4 до 20 летъ или смертная казнь».