— Простите, что сделать?

— Увеличьте в полтора раза эту стоимость — это и будет налог на землю. Деньгами, не продуктами. вот и увеличение вашего дохода.

— А крестьянам какая от этого выгода?

— О! Вы мне нравитесь, сразу думаете о крестьянах! — рассмеялась Маша, — Тут все просто: все, что вырастит крестьянин на земле — его. Думаю не надо объяснять, что его заинтересованность в большем урожае будет куда выше, чем если бы ему приходилось этим урожаем делиться.

Трайн задумчиво потеребил бородку, выпил почти полкружки эля, пожевал губами и наконец произнес.

— Занятно. Из этого и правда может выйти толк. А можно полюбопытствовать, где вы узнали о таком методе? Ваша семья получает доход таким образом?

— Нет, что вы! Это мы проходили в школе, на уроке истории. И еще я в книжке какой-то читала… не помню уже название.

— Занятно, а нас такому не учили… а вы молодец, я подумаю над предложенным способом…

Аста, которая единственная потягивала вино, методично уничтожая огромную тарелку с мясом, услышав, что начали хвалить Машу, как-то ревностно произнесла, отставив бокал:

— Тоже мне гениальный способ. Недоделка, как обычно. Ты можешь еще больше заработать! Надо всего лишь организовать скупку выращенных продуктов по осени прямо в деревне и уже самостоятельно отвезти их в город на продажу. А то и еще проще: сделать вместительные склады и хранить там урожай до весны, а после уже и продавать в городе.

Маша тут же вскинула кулачки, отставила указательные пальцы в сторону Асты, а большие вверх, и двинула кистями в ее сторону, издав губами что-то типа “пуф”. Трайн одобрительно покачал головой, но потом все же обеспокоился.

— Но не приведёт ли это к истощению земли? Крестьяне же захотят больших урожаев. Да и цены на продукты пойдут вниз, если все так работать начнут — где же тут польза?

Маша на это встрепенулась и быстро выпалила.

— Точно! Нам рассказывали про это! Против истощения использовали чересполосицу! Или там больше полос было? Не помню, не думала, что это мне может пригодиться…

— Нет, смену поля под засев, отдых земли под паром — крестьяне применяют, но их ограничивали площади, которые надо было обрабатывать на меня. И если отпадет необходимость…

Аста презрительно фыркнула.

— Так ты не отдавай им все земли. Ты же оставляешь за собой, какой участок земли им обрабатывать в этом году. Так ты и цены на продукты можешь контролировать. Да и потом, если скупаешь ты — то низкие цены тебе только на руку.

— Дамы, если позволите, — как-то даже излишне торжественно произнес Трайн, — мне надо вас покинуть. Я хочу сесть и просчитать все возможные варианты того, что я услышал от вас. На примере этой деревни я, наверное, попробую в этом году опробовать ваш способ, как ты его назвала? Оброк?… Но мне надо обдумать… Приятно было познакомиться. Норд, я завтра заеду, обсудим твою проблему.

Аста тоже поднялась и встала напротив Ивера.

— А ты чего, реально собирался сражаться против десятерых?

Тот пожал плечами.

— Ну одного бы Норд на себя отвлек… Так что против девятерых.

— Ладно, громила, ты меня заинтересовал. Пойдем во двор, позвеним. Жду тебя.

С этими словами, похлопав рукой по эфесу меча на поясе и сыто покачиваясь из стороны в сторону, льера вышла на улицу. Ивер как-то беззащитно посмотрел на нас и ушел к себе в комнату, откуда через минуту прошел со своим полуторником. Я быстренько уселся на место Трайна, чтобы оказаться напротив Маши.

— Они же не поубивают друг-друга? — обеспокоенно уточнила Маша, поглядывая на закрывшуюся за Ивером дверь.

— Не должны, — почему-то тоже неуверенно произнес отец, — вроде взрослый мальчик, знает что делает…

— Ну да, он то большой, я больше за тетю Асту переживаю. — явно подражая кому-то из взрослых произнесла Маша и тут же без перехода спросила у отца, — А как вы так в кредит, в смысле в долги залезли? Никого не нашлось понадежней, у кого занять?

Отец смутился.

— Да ночевал у нас его поверенный. И рассказал, да с примерами, как я тут заживу, если таверну расширю. И сообщил, что его лиер помогает таким как я, давая деньги в долг. Да так красиво рассказывал… И расчеты ж верные приводил. Да и не перенеси головной тракт — выплатили бы всё. Пусть не так радужно, как описывал поверенный, пообжались бы, экономили, но выплатили бы. Но когда из десяти гостей остался один — какие тут заработки.

К нам подсела мама, принеся еще порцию мяса, на которую нахмурившись посмотрела Маша, и проговорила:

— Как теперь-то отдавать будем? Может и надо было отдать таверну и не увеличивать долг? И Хорду до зимы и Маше… А ты, Маша, когда хочешь, чтобы тебе долг вернули?

И так огромные глаза Маши от возмущения увеличились до невообразимых размеров.

— А мне-то какой долг? Вы что придумываете?

— Ты свои драгоценности отдала за отсрочку. На сорок империалов. Это огромные деньги, чтобы ими разбрасываться. Мы обязательно вернем тебе их. Только… Только не знаю когда…

— А-а, — беспечно махнула рукой девочка, — я еще заработаю. Я уже две картины продала, так что деньги будут! Мы и этому кредит покроем, не переживайте!

Отец с матерью переглянулись, но сказать ничего не успели, так как со двора раздался дикий грохот, визг Лауры и, почти сразу, топот подкованных сапог по лестнице. Три стражника, ушедшие в выделенную им комнату убрать броню и вещи, мчались на улицу с мечами наголо. Отец выскочил следом, а меня и Машу мама ухватила за рубахи и притянула к себе. Снаружи послышались крики, ругань, и вскоре все трое охранников вернулись в таверну. Потоптавшись в центре зала, мужчины не пошли обратно в комнату, а выбрав столик, сразу уселись за него. Мама, взяв со стойки три кружки с элем, пошла к ним, а мы с Машей стремглав бросились наружу.

Во дворе словно торнадо прошел: поленница, которую позавчера мы с ребятами укладывали весь вечер, оказалась разбросана на полдвора, словно в нее влетел снаряд от катапульты; конопривязь перекошена; от деревянного ведра, что было привязано к колодезному барабану, остались только щепки да веревка. Да еще и дровяной сарай, в котором хранили дрова зимой, был теперь покосившийся с висевшей на одной петле дверью. Посреди всего этого безобразия стояли невозмутимая Аста, пытающаяся оттереть сапог от конского яблока, и запыхавшийся Ивер, дышавший как загнанная лошадь. Рубаха у него, порванная в нескольких местах, темнела пятнами пота, да и сам он был несколько помятым. Неподалеку от разрушений ходил отец, размахивая руками, и ругался на обоих, но фразы подбирал так, чтобы казалось, что выговаривает только Иверу.

— А ты неплох, — наконец закончив с сапогом и повернувшись к дяде, прервала отца Аста, — выносливость хромает только. Повторим?

— Только отдышусь, — буркнул тот, отводя глаза от отца, онемевшего на мгновение от возмущения.