– Здра-авствуйте, Бэлла Марковна, приехали, – медленно проговорил он.

– Чего? – Ерик недоумённо покосился на Индру.

– Они всё-таки синтеты, – сказал Индра, глядя на Сугар. – Да?

Сугар пожала плечами.

– Они несчастные. Там их называют иначе.

Ким всё ещё ничего не понимал, и Индра посмотрел на него с улыбкой превосходства.

– Добро пожаловать к своим, Безрод. Мы у универсалов.

До Кима дошло не сразу. А когда дошло, он в изумлении воззрился на Сугар:

– Так универсалы – это на самом деле синтеты, с которыми… которых…

– Ваша цивилизация порочна, – мрачно и торжественно произнесла Сугар. – Воображаете себя богами. Вмешиваетесь, калечите. Ничего не знаете. Ничего не чувствуете.

– Если цивилизация такая плохая, отчего же вы сидите здесь и кушаете ворованные консервы? – Индра помахал в воздухе своей банкой. – Идите в лес, к старообрядцам. Вон наш дикий вас проводит – только копыто срастит.

– Сегодня здесь сотня человек. Завтра может быть сто один. Кто поможет новым? – Сугар встала. – Я нужна. Оставайтесь, не вмешивайтесь и уйдёте завтра утром.

Когда Сугар вышла, все трое какое-то время сидели молча.

– Я что-то не понял, – начал Ерик.

– Что непонятного – местных синтетов генерили какие-то бездари и немного… как бы сказать, оплошали, – Индра встал и прошёлся по ячейке. В просвет между тряпками, висевшими над входом, была видна фигура головастого, который сидел по-турецки у порога и что-то напевал без слов. – Сторожат…

– Я думал, универсалы рождаются без способностей… – проговорил Ким.

– Ну так и рождаются, – отозвался Индра. – К чему, по-твоему, можно приспособить вот та кую вот «ошибочку», которая только и может, что «туда»? Интересно, зачем им вообще рождаться позволяют, из какого такого человеколюбия? Такую голову, как ему вылепили, у эмбриона только слепой не заметит…

Индра покачал головой и отошёл от занавеси:

– Лично мне уродцев за последние дни достаточно. Пошли отсюда, надо выбираться наверх.

– Ерику нужно лежать, – напомнил Ким.

– Пусть лежит, – пожал плечами Индра. – Ты ему ногу обцеловывать будешь, что ли? Идём, Город без тебя вот-вот развалится.

– Я не пойду, – Ким твёрдо посмотрел на Индру– А ты проваливай, если торопишься.

Индра демонстративно зевнул и потянулся.

– Не волнуешься – нет? А здесь сети нет, между прочим. Никакой связи. У них контакты в голове перемкнёт – мало ли, складская еда приелась – они возьмут и глотки нам перережут, – дружелюбно улыбнувшись, он подошёл ко входу и отдёрнул полог– Пойду прогуляюсь.

Ерик проводил его хмурым взглядом.

– Ты это, если хочешь… – хмуро начал он.

– Да заткнись ты, – отмахнулся Ким.

Часом позже, после возвращения Индры, он тоже решил пройтись по деревне. Второе впечатление от неё было куда хуже первого: лачуги казались ещё более жалкими, а местные жители – отталкивающими. Опасными они не выглядели, но и радушными тоже. Похоже, головастый был приятным исключением.

Среди универсалов попадались настоящие уроды – с выпученными глазами, противно-безволосые или непропорционально сложенные. Были и вполне нормальные на вид, сидящие носом к стене с открытыми глазами, были дёргающиеся от тика или неразборчиво мычащие… При взгляде на них Кима ещё хуже передёргивало от смеси отвращения и жалости.

Вечером им принесли ещё консервов; Ким так и не догадался, из чего они, и был не уверен, что хочет это знать. Запах, которым по-прежнему нет-нет да тянуло откуда-то, отбивал всякую охоту выяснять, как тут решают вопрос с мытьём и утилизацией отходов. Головастый универсал приволок им стопку одеял, на которых можно было вполне сносно устроиться, хотя у Кима уже ломило всё тело от сна урывками на лавках, контейнерах или жёстком полу.

Он ворочался и так и этак и в конце концов погрузился в беспокойный и беспорядочный сон, посреди которого вдруг распахнул глаза и увидел Сугар в полумраке лачуги. Женщина стояла, скрестив руки на груди, у кровати Ерика и задумчиво рассматривала его. На ее лицо падала тусклая полоска света из окна лачуги, и Киму почудилось, что её губы беззвучно шевелятся. Затем она повернулась к Индре и немного наклонилась, чтобы получше рассмотреть теперь и его.

Наверное, надо было встревожиться, но усталость брала своё: Ким следил за призрачной спиной синтетки в каком-то вялом трансе. Постояв пару минут над Индрой, женщина распрямилась и бесшумно двинулась к нему. Ким толком не видел её, но ему показалось, что он слышит её голос, прозвучавший неожиданно близко. Голос был тихим, но чётким, словно доносился изнутри его головы, но язык был как будто чужой: Ким уловил что-то вроде «трион» и потом ещё что-то неразборчивое, а потом, кажется, моргнул… И ещё раз… И ещё…

Наутро его разбудил Ерик: дикарь босиком скакал по ячейке на одной ноге, той самой, которая так жутко выглядела вчера.

– С ума сойти! – Он плюхнулся на кровать и пошевелил пальцами. – Зажило!

– Чудненько, – откликнулся из своего угла Индра. – Теперь, я надеюсь, мы можем идти дальше?

– Надо поесть, – категорично заявил Ерик, а Ким добавил: – И поблагодарить неплохо бы.

Он отнюдь не был уверен в том, что ночной визит синтетки и странный голос ему не приснились, и решил об этом не упоминать.

– О, Вселенная! – простонал Индра, накрываясь одеялом с головой. – Когда наблагодаритесь – разбудите.

Ерик остался дожидаться завтрака, а Ким пошёл искать Сугар. Он несколько раз спрашивал о ней, но выяснять что-то у универсалов было той ещё задачкой. Ким намотал несколько кругов по трущобам и только по чистой случайности наткнулся на Сугар в самом неожиданном месте – на всё той же центральной площади, где она сидела с шитьём в руках.

Ким смотрел на неё, гадая, видел ли он её этой ночью, и если видел, то видела ли она, что он её видел.

– Мы уходим. Спасибо за всё.

Не поднимая глаз от бурой тряпки, Сугар кивнула на ящик напротив, и Ким, поколебавшись, сел.

– Говорят, пришла болезнь. Это правда? – спросила она, продолжая шить.

Ким изумился было, а потом вспомнил, что здесь нет сети и, значит, новостей тоже нет.

– Да.

– Возмездие, – заметила Сугар. – Вы заслужили.

– Лихорадку и голод? – Ким подался вперёд. – Там мои друзья, там дети. Чем они это заслужили?

– А-а… Лихорадка и голод, да… – Сугар подняла глаза и уставилась в пространство поверх его голо вы. – Колотится сердце, щёки горят, и нечем дышать. Потом – ломота, уже нет сил пошевелиться. И про сто жарко…