— Меня не для этого нанимали.

— И вам не хотелось упускать гонорар.

— Я вложил в расследование больше сил, чем мог окупить гонорар. А если бы мне велели принести список вам, вы бы сделали одно из двух. Или проигнорировали его полностью и засунули в какую-нибудь папку…

— Этого бы никогда не случилось.

— Да будет вам. У какого-то придурка, поручителя анонимных алкоголиков, у гея с серьгой в ухе, имелся список лиц, которым покойник мог навредить сто лет тому назад. Вы бы что, ночами не спали, раскручивая дело?

— Знаете, Скаддер, вы понятия не имеете, что заставляет меня не спать по ночам.

— Что верно, то верно, — кивнул я. — Но если бы вы все же предприняли действия, какие именно? Что, стали бы неофициально следить за людьми, у которых есть причины держаться в тени?

— Если они чисты, бояться им нечего.

— Неужели? Разве вы сами не мошенничаете с налогами?

— Что? Откуда такие сведения?

— Так мошенничаете или нет?

— Разумеется, нет. Все мои доходы поступают из городской казны Нью-Йорка. Мне скрывать нечего, даже если бы и хотел. И еще я заполняю краткий вариант декларации. И указываю там все сто процентов дохода.

— Так что в этом плане вам беспокоиться не о чем.

— Абсолютно не о чем. Если хотите подобрать более убедительный пример, указывающий на…

— Иными словами, это вас не слишком беспокоит, даже если вы вдруг получите уведомление из Налогового управления США о том, что они собираются провести полный аудит ваших доходов за последние три года.

— У них нет оснований проводить аудит. Я ведь только что говорил вам…

— Чистая случайность, — перебил я его. — Это уж как карта ляжет. Вам повезло. И вы счастливы?

— Ладно, — пробормотал он после паузы. — Намек понял.

— То были люди, — продолжил я, — оказавшиеся в списке лишь по одной причине. Когда-то в прошлом Джек им насолил. Одного спалил на сделке с наркотой, другого подставил за грабеж, набил морду владельцу магазина во время ограбления, переспал с женой одного парня.

— Милый человек, этот ваш Джек, ничего не скажешь.

— Он становился хорошим человеком. Во всяком случае, пытался. Уж не знаю, получилось бы у него или нет. Не в курсе, до какой степени может меняться человек, но нельзя сказать, что он напрасно тратил время.

— С формальной точки зрения, — перебил меня он, — у нас имелся парень, выглядевший в глазах остального мира настоящим ублюдком и крысой. И однако же, на его похороны пришла целая толпа людей. И у меня сложилось впечатление, что пришли они вовсе не для того, чтобы убедиться, что он, наконец, мертв.

— Не хватает только одного, — сказал Редмонд. — Записки. Вообще-то вы имеете право покончить с собой и не оставляя записки. Это совсем не обязательное условие.

Давным-давно, когда у меня еще имелся золотой жетон, жена и дом на Лонг-Айленде, как-то раз я сидел ночью в гостиной, засунув в рот ствол пистолета. До сих пор помню характерный привкус металла. Теперь мне кажется, у меня не было твердого намерения делать это, однако палец лежал на спусковом крючке, и чтобы нажать на него и размозжить себе череп, не требовалось особых усилий.

И никакой записки они бы не нашли. Мне и в голову тогда не пришло писать записку.

— Если не считать этого, — продолжил меж тем Редмонд, — картина складывается однозначная. Отмечены незначительные кровоизлияния в глазных яблоках, что характерно, когда причиной смерти является удушение. Складной стул находится именно там, где и должен был бы оказаться, если он стоял на нем, а потом отшвырнул ногой. В квартире чистота и порядок, ни малейшего признака, что велась борьба или присутствовал посторонний.

— Может, вскрытие что-то покажет.

— Типа травмы на затылке? Эксперты, разумеется, осмотрели голову и ничего не нашли. И потом, допустим, кто-то вырубил его и уже потом повесил. Но это, доложу я вам, не самая простая штука на свете. Плюс к тому убийце пришлось бы раздеть его до трусов, потому как Стиллмен был наверняка одет, когда к нему пожаловал гость. — Он нахмурился. — И вообще, на кой хрен затевать раздевание? Допустим, вы хотите убить Стиллмена и чтобы это выглядело как самоубийство. Вы подкрадываетесь к нему сзади, бьете по голове, он вырубается.

— И что дальше?

— Но ведь чтобы раздеть его, понадобится время, верно? А потому есть риск, вдруг он очнется. Почему сразу не задушить его, и дело с концом?

— Понадобится ремень, — встрял я.

— И что? Берете ремень и пускаете его в дело. Думаете, без ремня штаны с него свалятся?

— Многие люди раздеваются перед тем, как покончить с собой.

— Или же остаются раздетыми, если сидели у себя в квартире в одних шортах. Но разве стали бы вы возиться и раздевать парня, чтобы это больше смахивало на самоубийство? Не знаю, может, и так, но думаю, вся эта возня того не стоит.

— Может быть.

— И знаете, — добавил он, — в жизни мы часто тратим много усилий на вещи, которые того не стоят. Возможно, как раз тот самый случай. Стиллмен проснулся, выпил утренний кофе, полил цветочки, а потом задумался о своей жизни. И решил, что игра не стоит свеч.

Тем вечером я решил пойти на встречу «Трезв сегодня», она проходила по четвергам на Второй авеню, и Грег регулярно посещал это мероприятие. Словно оказавшись там, я мог проскользнуть в альтернативную вселенную, где он был еще жив. В перерыве мы бы с ним поболтали, а когда собрание закончилось, пошли бы выпить кофе. Может, в «Терезу», посмотреть, какие там сегодня подают пироги. И мы говорили бы о Высоком-Низком Джеке, об опасностях и подвохах Девятой ступени, да обо всем, что только может в голову прийти.

Я не пошел ни на эту встречу, ни на какую другую. Подумывал заглянуть в собор Святого Павла, но затем решил: не стоит, можно встретиться с тамошними людьми после собрания и заглянуть в кафе «Пламя». Но и туда не пошел. Остался у себя в номере.

Я сидел у окна, смотрел на улицу и в какой-то момент поймал себя на том, что рассматриваю винный магазин на противоположной ее стороне. Уже, должно быть, десять. И я знал: где-то между десятью и половиной одиннадцатого они выключают свет. Магазин закрывается ровно в десять, но если кто вдруг появится, пока продавцы не разошлись, какой-то постоянный клиент, которого они знают не один год, дверь ему откроют и продадут то, что он хочет. Но когда света внутри не видно, когда неоновая вывеска больше не мерцает над входом, это означает, что магазин закрыт на ночь окончательно и бесповоротно.

Нет, конечно, все бары еще открыты. Бары будут открыты еще несколько часов, вплоть до официального часа закрытия — до четырех утра. Но есть заведения, работающие круглосуточно. Их полным-полно, и туда запросто можно завалиться, если знаешь, куда идти. «Братья Морриси» вышли из бизнеса, но это не означает, что человек, страдающий жаждой, не найдет в этом городе местечка, где можно пить хоть всю ночь напролет.