Гаитэ не спешила отвечать. Она успела выучить суровый урок. Как раз, когда на устах её матери расцветают розы, в её сердце вызревают самые чёрные планы.

— Я знаю, что, когда мы встретились в прошлый раз, я была ослеплена гордыней, — продолжали Стелла. — Своё старшинство в роду я сочла достаточным, чтобы забыть, что по положению ты гораздо выше меня….

— Прекратите, — перебила мать Гаитэ. — Я не желаю выслушивать то, во что ни одна из нас не верит. Говорите прямо — зачем вы пришли?

С лица Стеллы сошло фальшивое выражение смирения. Она снова стала самой собой — коварной и решительной Тигрицей с Гор.

— Я сказала правду — я хочу помириться. Знаю, ты злишься на меня…

— Вы ошибаетесь, сударыня, я на вас не злюсь. Я вами крайне недовольна.

Выражение растерянности, проступившее на мгновение на лице матери, заставило Гаитэ на мгновение злорадно возликовать.

— Недовольны?..

— Вы правильно расслышали — недовольна. И как матерью, и как подданной — в первую очередь. Вчера вы поклялись говорить правду, а затем поступили по вашему обыкновению — солгали.

— У меня не было выбора, Гаитэ! Ваш супруг и наш император приказали мне лжесвидетельствовать. И я лжесвидетельствовала.

— Приказал?

Стелла передёрнула плечом, глубоко вздохнув, отчего перья на её головном уборе плавно качнулись:

— Он дал слово, что не станет выдвигать против Рэйва, меня и твоего брата обвинения в государственной измене. Не станет высылать против нас войска, если я…

— Конечно, он не станет высылать войска! Ведь ему попросту некого выдвинуть!

— Времена переменчивы. Милость королей и императоров неплохая гарантия будущего.

— Напомнить о временах, когда вы думала иначе?

— Ну, тогда на троне сидел другой король. И он не был женат на моей дочери.

— Дочери, которую незадолго до этого, вы пытались сжить со свету чумной заразой?!

— Никогда! Я пыталась сжить со свету твоего мужа, а не тебя. Откуда мне было знать, что ларец попадёт в твои руки? Виноватый уже понёс наказание.

— Сначала вы пытаетесь убить Торна, потом заключаете с ним союз? Вы непоследовательны, сударыня!

— Только для недальновидных, ваше императорское высочество. У меня нет друзей и врагов — у меня есть союзники, то есть те, с кем сотрудничать в данный момент взаимовыгодно. И сегодня подчиниться Торну Фальконэ мне удобней, чем враждовать с ним.

— Ясно. Ваши мотивы понятны, сударыня. Вы можете быть свободны.

По глазам матери Гаиэ видела, что той не терпится сказать что-то ещё.

С одной стороны, её тошнило от этой женщины. С другой хотелось узнать, что у той сейчас на уме? Какие интриги она намерена плести на этот раз?

— Хотите высказаться, матушка?

— Я знаю, ты считаешь меня плохой матерью.

Гаитэ многозначительно приподняла брови.

— Но я беспокоюсь о тебе, — сказала Стелла. — Особенно теперь, когда любой неосторожный шаг способен тебя погубить. Не позволяй своей склонности к Сезару оказаться сильнее разума. Я знаю Фальконэ лучше, чем кто-либо, знаю, какими беспощадными они бывают — все, без исключения. Оступишься — Торн тебя уничтожит. А я не смогу тебя защитить.

— Знаю, сударыня.

— Не смогу, даже если захочу.

— Вы не захотите, это я тоже знаю. Но не беспокойтесь. Я буду осторожна.

Гаитэ говорила спокойно и холодно.

— Прости меня, Гаитэ, если я была резка с тобой.

— Я не сержусь, матушка. Пусть в наших сердцах царит согласие и мир.

Но ни мира, ни согласия в сердце Гаитэ, естественно и близко не было.

После визита Торна всё стало только ещё хуже.

Обычно муж проявлял хотя бы вежливость, но на этот раз всё было очень плохо.

Стоило ему перешагнуть порог, Гаитэ сразу поняла — скандала не избежать.

— Что это было? — рявкнул он, приближаясь. — Что ты себе позволяешь?! Ты забыла своё место, женщина? Ты забыла, чья ты жена?! Как ты посмела пред всеми пойти поперёк моей воли?! Как посмела выгораживать изменника?!

Гаитэ, сжав пальцами ручки кресла, молча смотрела как Торн приближается к ней.

— Я твой муж! Твой король! Жена обязана почитать волю своего мужчины!

— Даже если муж совершает откровенную глупость и подлость?

Подлетев к Гаитэ, Торн сдёрнул её с трона.

— Не твоего ума дело оценивать мои решения! Твой долг — подчиняться! Быть покорной и верной. Ты пример для подданных, эталон для подражания. И я не потерплю своеволия ни от кого.

— Иметь своё мнение, значит, проявлять своеволие?

— Да! Если твоё мнение не совпадает с моим. Жена — мужнина тень, она следует за ним безмолвно…

— Для меня новость, мой дорогой супруг, что вы рассматривается семейную жизнь в подобном ключе.

Они с ненавистью и отвращением глядели друг на друга.

Куда делась их страсть? Куда делась былая нежность, доверие и влечение? Их словно и не было никогда.

Торн первым отвёл взгляд:

— Услышь меня, пожалуйста, Гаитэ, потому что повторять ещё раз я не буду. Или ты, как и все в этом королевстве будет почитать меня, либо…

— Либо? — вскинула голову Гаитэ, тяжело дыша.

— Либо в Саркассоре будет другая королева. А если посмеешь применить свое ведьмовские штучки, я не просто тебя казню — я сожгу тебя заживо.

Гаитэ дёрнулась, чувствуя, как тонко натянутая в её душе струна безмолвно оборвалась, навеки утратив первозданную целостность. Этой струной были те чувства, что ещё удерживали её рядом с мужем.

Торн, развернувшись, вышел, оставив Гаитэ стоять посредине пустого зала.

Она сердцем чувствовала — его слова не пустая угроза.

Гаитэ неторопливо прошлась по залу, прислушиваясь к гулу, рождённому шагами.

Этот дворец никогда не был ей домом. Ни один из дворцов.

Торн живо описал перспективы будущего — ей предрешено стать мебелью, сонной тенью, безголосой статуей.

Королева при любом короле жалкая фигура, если только власть не сосредоточена в её руках.

Она умнее и сильнее Торна, так же, как умнее и сильнее его Сезар. Поэтому она будет следующей жертвой. Это неизбежно, если только Гаитэ не понесёт наследника, превращаясь в нечто вроде племенной лошади, чья ценность заключается исключительно в её способности производить на свет потомство. Но и тогда, кто поручится, что завтра какая-нибудь другая принцесса и другой наследник не встанут на её пути? Тогда придётся трястись ещё и за жизнь своего ребёнка?