Меня будоражило смотреть, как молодые люди пишут музыку. И ты даешь инструкции, и направляешь их, и вдруг, неожиданно, они делают скачок на 30 %, на 40 % вперед. Я имею в виду, что работал с этими детьми больше года, и разница между тем, что было год назад и сегодняшним днем невероятная. И я надеюсь, что эта программа продолжится, потому что впервые в школьной практике дети играют под фильм.

Кино – это массовое явление, и сейчас это большая штука для всех в мире. И я хочу быть частью этой программы и видеть, как дети наслаждаются музыкой и драмой, и тем, что музыка делает для них и для меня.

Ваша борьба с раком изменила ваше отношение к музыке. Что случилось, и как музыка помогла вам справиться с этим?

Помню, что во время моей болезни жена ставила мне музыкальную пьесу. Это была пьеса Моцарта. И я страдал от… думаю, это называется клиническая депрессия, усугубленная химиотерапией, к тому моменту я попал в очень темное место. И когда я слышу, как люди говорят о депрессии, я думаю: «Надеюсь, что это не была такая депрессия, какую пережил я». Потому что мой мозг был чернее, чем лак на пианино. И когда я слышал ту музыку, она была для меня как звуковые осколки, падающие передо мной, хрупкие и бессмысленные.

И в какой-то момент моя жена поняла, что это только усугубляет мое отчаяние, потому что я думал: «О Господи, у меня больше нет ресурсов, я больше ничего не могу рационализировать. Рациональность ушла из моей психики, осталось только шелуха». Рациональности нет, и она не может сказать: «Эй, это просто депрессия, результат химического воздействия. Тебе станет лучше и ты начнешь воспринимать музыку как раньше». Такие мысли даже не приходили в голову. Я просто был там, где был, и все.

И они давали мне антидепрессанты, от которых я отказывался из-за своего кальвинистического воспитания. (Смеется.) Каким-то образом я обошелся без них. Они такие: «Что ты принимаешь?» «Химиотерапию и это, и это». «Тогда тебе лучше принимать антидепрессанты». И потом я, конечно, осознал, что стоило послушаться их совета. А потом чудесным образом уже через несколько недель я снова смог слушать музыку. Это было довольно эмоционально. Это оказало влияние на всю оставшуюся жизнь.

Но что удивительно, когда это случилось, я работал над мультфильмом (речь идет о мультфильме «Волшебный меч: В поисках Камелота» – прим. пер.). Работу над ним остановили и картину не меняли. А это самое лучшее, что может быть в жизни кинокомпозитора – когда уже ничего не меняют в картине. Не нужно разбираться с непредсказуемыми изменениями, которые в наши дни стали обыденностью. Директор Warner Brothers дал мне дополнительный месяц, поэтому я дал себе три недели.

В один прекрасный день я сел и начал выводить каракули. Мой музыкальный редактор прислал мне бумаги с инструкциями для актеров. Я забрал их в свою палату. Я начал писать музыку так, как раньше, написал около 30 секунд и подумал: «Ну, это не плохо». Я выглядел как Том Хэнкс из «Филадельфии».

Мой брат наспех установил видеомагнитофон и телевизор на холодильнике в моей палате. В те дни у нас были пульт и кассеты. Они проигрывались с помощью небольшого устройства. Он смастерил мне это устройство, и оно помогало мне писать. Это было частью моего ежедневного рабочего процесса. Я сам его чистил, потому что у меня была нейтропения – у меня не было иммунитета, поэтому я стал очень нервным из-за стерильности в моей палате. Поэтому я возложил на себя обязанность убираться. Уборка палаты с утра была частью процесса. Но я до сих пор не знаю, как писал музыку. Я не представляю. Однажды пришел профессор, и мы долго разговаривали. Врачи давали мне очень много свободы, я мог делать, что хотел, чтобы пройти через это. Таковы были правила в этой больнице. Другие больницы более строгие.

Но они спокойно относились к подобным вещам, если из-за них я чувствовал себя лучше. Врач спросил меня: «Как ты сделал это? Потому что я никогда не видел, чтобы кто-то занимался какой-либо интеллектуальной деятельностью во время этого ужасного процесса». И я ответил, что не знаю. «Мы были поражены тем, как ты сделал это, потому что лично я, – а он был ведущим специалистом в исследовании лейкемии, – однажды провалялся с болезнью два дня, и я был не в себе. Я не мог даже читать желтую газетенку». И я сказал: «Я хотел бы ответить вам, но я не знаю».

Глядя в прошлое, я понимаю, что это может повлиять на музыку, которую пишет композитор. Но в то же время есть часть мозга композитора, которая целиком и полностью отделена от остальной реальности. Это очень странно, и я тому – живое доказательство. Та музыка – самая качественное из всего, что я написал. В ней есть все те детали, которые мне нравится включать в музыкальное оформление. С точки зрения работы, процесса, мастерства, эта ситуация совершенно ни на что не повлияла.

Такова жизнь композитора. Не думаю, что можно сказать, что Моцарт чувствовал это, а Гайдн чувствовал то. Нет. Даже если вокруг падают бомбы, композитор может писать. Я обнаружил, что есть часть мозга, которая уникальным образом отделена от всего остального. Это не значит, что все остальное просто отключается. Это необъяснимо.

Я думаю, что это одна из составляющих частей композитора, и, может быть, даже писателя.

Как вы думаете, мозг композитора мыслит музыкой? Вы слышите музыку в своей голове?

Я постоянно думаю музыкой. Это проклятие, или благословение. Она никогда не заканчивается. Я могу писать музыку, когда вокруг стоит вой сирен, когда я с семьей еду на праздники во Францию. В былые дни вокруг меня могли бегать дети, играть в мяч, швырять вещи, кричать друг на друга, но как только кто-то начинает стучать – «Не делайте этого!»

Но, с точки зрения создания произведения искусства, когда я читаю, слушаю произведения, я думаю: «Это не правда. Моцарт не чувствовал это. Бетховен не чувствовал это. Стравинский не чувствовал это». Они просто смогли это сделать. Стравинский мог писать музыку в самолете. Он любил путешествовать, чтобы скрываться от налогов. Он писал музыку в самолете. Он мог писать. Я имею в виду, что шум, который издают дети, исчезает. Я не слышу его. Я из большой семьи, у меня 12 братьев и сестер, поэтому я привык к шуму. Но в мгновения, когда появляется стук или ритм, на это реагирует та часть тела, которая связана с ритмом и звуком, и с сочетанием всех этих вещей. Это становится настоящей проблемой.

Если кто-то стучит – не делайте этого! Они могли кидать мяч через мою голову. Я не слышу этого. Я читал о состоянии, когда мозг работает на альфа-волнах. Мы погружаемся в это состояние, чтобы писать. И я точно в этом уверен, потому что люди медитируют и ищут это альфа-состояние, потому что всякое бывает. И твоя жизнь меняется, когда ты достигаешь этого состояния. Это то, зачем буддисты медитируют. Я верю в это. Я думаю, что это очень мощно, мощная штука.

ИЗВЕСТЕН ПО ФИЛЬМАМ:

Радостный шум (2012), Девушки мечты (2006) (аранжировщик), Лапочка (2003), Марси Икс (2003), Спеши любить (2002), Свадебный переполох (2001), Сталь (1997), Жена священника (1996) (саундтрек)