Может ли, в самом деле, что-то когда-нибудь еще получиться? Может?

От надежды, которая рождается и тотчас крошится под непосильным весом страхов, в дрожь бросает. Рейнер как раз обращает ко мне взгляд, а я едва удерживаю себя на месте, чтобы не броситься к нему в объятия.

Он смотрит без видимой злости. Просто в своей обычной манере жестко проходится по моему лицу, будто сразу по нервам. Но я ведь сама виновата… Поджимая губы, Андрей бесшумно, но выразительно вздыхает и выходит из-за стола. Снова к сигаретам тянется и снова отбрасывает пачку обратно.

Я обхватываю себя руками и пытаюсь остановить дрожь.

— Замерзла?

Спрашивает, даже не глядя на меня. Перед окном застывает, боком ко мне.

— Н-нет.

— Чего трясешься тогда? — приглушает голос, однако, по ощущениям, он еще сильнее задевает. — Боишься меня?

— Нет… Не знаю… Думаю, нет, — несмотря на волнение и упрямство, отвечаю максимально честно.

Рейнер кивает. И вся реакция. Продолжает смотреть в окно до приезда врача.

Маленький старичок, с забавными усами и объемными кудрявыми волосами, как-то разом весь мой изначальный настрой «клеить дурочку» при осмотре сбивает. Я ведь думала, сейчас позволю семейному доктору выполнить необходимые манипуляции, он назначит лечение, Рейнер уйдет, а я потом буду сама решать, что делать. Вместо этого неожиданно снова характер показываю.

— Я имею право отказаться от осмотра? — спрашиваю непосредственно Константина Геннадиевича, игнорируя вошедшего в спальню Андрея.

Врач улыбается и, сморщив гармошкой лоб, по-доброму смотрит из-под очков.

— Конечно, — заверяет спокойно. Чувствую явное облегчение, понимая, что принуждать силой меня никто не станет. — Однако для меня прискорбно. Ведь чтобы приехать к вам, я оставил бой Аравин and Матье на четвертом раунде и десять минут прогревал свою старую Волгу.

Не пойму, шутит он или говорит серьезно. Несмело отвечаю на улыбку и позволяю усадить себя на стул. Константин Геннадиевич настолько профессионально все проворачивает, ощущаю себя ребенком. А ведь сама будущий врач.

— Горлышко чистое. Насморк?

— Нет.

— Кашель? Боли?

— Нет. Ничего не болит. Кашля тоже нет.

— Снимите футболку.

Колеблюсь недолго. Ничего нового Андрей, конечно, не увидит. Мне не из-за чего волноваться. И белье на мне приличное, оцениваю уже по факту. Никаких кружев и рюшей, все очень просто.

И все же стараюсь и дальше игнорировать Рейнера. Константин Геннадиевич по старинке дышит на акустическую головку, чтобы согреть, прежде чем приставить стетоскоп к моей груди. Замолкает, пока проводит диагностику, и в комнате ожидаемо зарождается неловкая тишина.

Неосознанно стреляю глазами в сторону Андрея и жарко краснею.

Черт возьми…

Зачем он так смотрит?

Передергиваю плечами, переживая особо яркую волну дрожи.

— Сколько дней температурите? — по-своему понимает эту реакцию врач, продолжая перемещать стетоскоп. — Дышите глубже.

— С пятницы.

— Какой диапазон?

— Выше 37,8 не поднималась. Точнее, такая была только один раз. А потом держалась в пределах 37,2-37,5.

— Хм… Легкие чистые, — опускает стетоскоп и наводит на мой лоб бесконтактный термометр. — Сейчас тридцать восемь и два. Вы не чувствуете?

— Нет, — в самом деле, не ощущаю. — Я просто жду, когда это пройдет.

— Само по себе? — усмехается и качает головой.

— Я принимаю противовирусное и, по возможности, много пью.

— Это хорошо. Но от чего вы лечитесь? Возможно, что-то все же беспокоит, кроме температуры? Боли в пояснице, внизу живота?

— Нет, ничего… Присутствует лишь небольшая тошнота.

Константин Геннадиевич кивает и задает наводящие вопросы:

— Диарея?

— Нет. Только тошнота.

— Как часто?

— Почти постоянно, — признаю после паузы. — Иногда просто сильнее, иногда как бы едва заметно. В целом, терпимо.

— До рвоты доходило?

— Несколько раз.

— Беременность исключили?

Уговариваю себя, что вопрос ожидаемый и рациональный. Смущаться не из-за чего. На Андрея не смотрю, но его взгляд крайне остро ощущаю. Обжигает это настойчивое внимание.

— Нет… Я… Хм… Не проверялась.

— Дата последней менструации?

— Я не помню. Никогда за этим не следила.

Вот в этот момент мне действительно неловко. За то, что я, будущий врач, и такая безответственная. Не объяснять же доктору, что была уверена в том, что не смогу забеременеть.

— После того как ушла, не было?

Реагируя на приглушенный голос Андрея, устремляю к нему растерянный взгляд.

— Нет.

Шумно вдыхаю из-за того, что вижу в его глазах. По спине вновь дрожь прокатывается. Константин Геннадиевич решает, что я попросту замерзла, и велит одеваться.

— Четырнадцатое февраля, — сообщает Андрей, еще сильнее смущая меня.

Сейчас конец марта.

Господи… Неужели все-таки…

— Тогда вам нужно к другому специалисту, — улыбается доктор. — И как можно скорее. Потому что температура может указывать на ряд проблем. Учитывая, что ничего не беспокоит, не думаю, что что-то крайне серьезное. Да и температура относительно невысокая. Иногда она может сопровождать период токсикоза у беременных. Однако провериться необходимо. И первым делом сдать анализы.

— Где это можно сделать прямо сейчас? — похоже, Рейнер, в отличие от меня, быстро собирается с мыслями и эмоциями.

— Я напишу адрес лаборатории и перечень обязательных анализов.

Андрей кивает и идет провожать Константина Геннадиевича, на ходу бросая мне:

— Собирайся.

Я даже поблагодарить доктора не успеваю. Нервно одергиваю футболку и растерянно замираю. Да так и стою, пока Рейнер не возвращается в спальню.

— Наташа…

— Я не хочу. Я не поеду. Мне страшно, — выдаю скороговоркой. — Это… из-за нервов! Я в последнее время много переживала и плакала… Просто нервы!

— Тата…

— Не поеду. Нет, — для убедительности головой мотаю. Слезы сдержать не могу. Их немного, но прорываются все же. Сбегают ручейками по горячим щекам. — Я устала. И хочу спать.

Андрей тягостно вздыхает. Долго смотрит, но я из-за застывшей пелены не разбираю, с каким посылом.

Свободнее выдыхаю, когда он отворачивается к окну.