— Джейк Уэсткотт не чувствует себя таким же виноватым?

— Его тоже мучает совесть, потому что Бронвен ему все уши прожужжала. Правда, сам он вряд ли в чем-то винит себя. Джейк — человек практичный. Его не волнует личная жизнь служащих, лишь бы они работали. По-моему, ничего дурного в этом нет. Он один не волнуется, что у меня снова начнется нервный срыв. Джейк мне нравится. Хороший человек.

Они помолчали. Джонс допил кофе, но уходить как будто не собирался.

— Вы хотите сказать что-то еще? — подбодрила его Джесс.

Парень вспыхнул:

— Знаете, я самому себе противен. Вроде как сую нос не в свои дела и… подсматриваю.

— Дэвид, — с серьезным видом сказала Джесс, — если бы все вовремя рассказывали о замеченных ими подозрительных вещах, наша работа стала бы гораздо проще, а многие преступления удалось предотвратить. Но люди слишком часто не дают себе труда задуматься или боятся показаться смешными, нелепыми или — вот как вы сейчас — шпионами. Например, делают вид, будто не замечают синяков на лице женщины или какое испуганное лицо делается у ребенка, когда домой приходит новый приятель мамаши. Не обращают внимания, когда дети играют рядом с железнодорожными путями. Иногда человек неравнодушный действительно сообщает о чем-то странном, а власти ничего не предпринимают, и потом случается трагедия. Мне жаль, но время от времени бывает и так. Но это не значит, что нужно на все закрывать глаза!

— Ладно! — перебил ее Джонс. — Хотя ничего подобного я не видел. Ева никого не боялась. И синяков у нее не было. У меня нет повода подозревать, что она была в чем-то замешана или ей грозила опасность. Просто я подумал, что парень, с которым она встречалась, плохой человек и он не заботился о ней. — Он пожал плечами. — После того как мы с Евой слегка разругались из-за ее парня и она велела мне заткнуться, я, так сказать, пораскинул мозгами. Не то чтобы я замкнулся в себе после того, как она меня отшила, но мне стало неприятно. Я ведь и расспрашивал ее только потому, что был к ней неравнодушен, а вовсе не из ревности. Ну ладно, немножко ревновал, но уважал ее право самой выбирать, с кем общаться. Я считал, что она девушка разумная. Сколько раз видел, как она отшивала типов вроде Харпера и его дружков! Она не была дурой… В общем, в следующий ее выходной я потихоньку вышел из паба и подошел к перекрестку раньше ее. Хорошо, что Джейка в то утро не было на месте — кажется, он встречался с поставщиком. Иначе он бы заметил, что меня нет на рабочем месте. Я спрятался за живой изгородью и принялся подглядывать. Через какое-то время из-за угла вышла Ева. На ней была розовая куртка. Я видел куртку в просветы между ветками. Она простояла на углу добрых десять минут, а я все больше злился. Почему она стоит на углу, почему не вернется в паб? Почему позволяет ему так с собой обращаться? Почему не проучит его? Я уже собирался выскочить и все ей сказать, и пусть злится на меня как хочет, как вдруг услышал шум мотора. Гнал он на большой скорости — значит, понимал, что сильно опаздывает. Завизжали тормоза — он остановился. Хлопнула дверца — Ева села в машину, и они уехали. Когда я выскочил из укрытия, машина поворачивала за угол. Я увидел их только мельком… точнее, заметил розовую куртку Евы на пассажирском сиденье. Потом мне стало стыдно. Я шпионил за ней, а ведь шпионить нехорошо! В ту ночь она тоже вернулась довольно поздно. По словам Милады, ей Евины поздние возвращения тоже не нравились. Приходилось вскакивать и отпирать ей дверь.

— Дэвид, почему вы так долго молчали?! — вскричала Джесс, не скрывая волнения. — Ваши показания очень важны! Вы видели его, Дэвид! Вы — единственный человек, кто видел приятеля Евы!

— Его самого я не видел, только машину, да и то мельком. Машина была серебристого цвета. Номера я тоже не запомнил, ни одной цифры, — виновато добавил Джонс.

— Серебристого?! — Джесс едва не упала со стула. — Машина была большая? Вы хоть марку запомнили?

— По-моему, «ситроен-саксо». У одного моего друга такая, во всяком случае, очень похожа. Такого же размера.

— Случайно, это не мог оказаться «мерседес»?

Джонс уверенно покачал головой:

— Не «мерс», точно. Машинка поменьше и очень смахивает на «ситроен-саксо». И очертания не такие, как у «мерседеса».

Черт! Шаг вперед, два шага назад.

— Послушайте, Дэвид, — серьезно заговорила Джесс, — я вполне понимаю опасения вашей матери, но я не собираюсь ни в чем вас подозревать. Зато мне очень нужно, чтобы вы официально подтвердили, что видели ту машину. Возможно, ваши показания сыграют решающую роль. Еще раз подчеркиваю: вы — единственный, кто хоть мельком видел таинственного приятеля Евы, даже если вы не разглядели его лица. Не переживайте из-за того, что вы прятались за живой изгородью, и из-за всего остального. Поверьте, нам приходится выслушивать гораздо более странные истории! Вы только повторите свой рассказ и подпишете протокол, хорошо? Потому что ваши показания нам очень пригодятся.

— Хорошо, — кивнул Джонс. — Я не возражаю. Действительно, что с того, что я прятался за живой изгородью? Возможно, вы сочтете меня эгоцентриком. Или решите, что у меня нездоровое влечение к Еве. Но Ева умерла, и, как вы сказали, я действительно видел машину. Наверное, надо было сразу вам рассказать, еще когда вы приходили к нам в паб. Но тогда мне было очень стыдно. Да, я дам показания. — Помолчав, он добавил: — Извините, что не сказал вам раньше. И я рад, что все рассказал сейчас.

— Я тоже, — ответила Джесс.

Джонсу как будто сразу полегчало. Он продолжал вертеть в руках пустую кофейную кружку.

— Как там ваш брат? — неожиданно спросил он. — Тот, что работает в лагерях беженцев… Наверное, он нечасто вам пишет?

Она совершила ошибку. Надо трижды подумать, прежде чем сообщать свидетелю какие-то сведения о себе! Особенно свидетелю, которого она никогда не видела раньше, и который работал вместе с жертвой. Теперь между ними протянулась ниточка, связь. Это опасно, о таких вещах ее, как профессионала, предупреждали. Защита должна срабатывать автоматически! Бывает, рассказ о себе помогает наладить отношения со свидетелем. Но сотрудник полиции не имеет права выдавать свои слабые места, а она, рассказав Джонсу о брате, дала ему зацепку.

Правда, Джонс как будто не собирается манипулировать ею с помощью полученных сведений. Но кто знает, что будет дальше?

— Нечасто, — ответила она, допивая остатки холодного кофе и стараясь говорить ровно, без выражения.

Джонс нахмурился:

— А как относятся к его работе ваши родители? Ведь ваши родители еще живы?

Подбирается ближе…

— Они относятся нормально.

Неправда! Отец переносит страдания стоически, но это не значит, что он равнодушен или его не волнует судьба сына. Мама же сама не своя от волнения. Да и сама Джесс тоже — ведь они с Саймоном близнецы!

— Почему вы спрашиваете? — Собравшись с духом, Джесс решительно перехватила инициативу. Здесь вопросы задает она. Она следователь, она, если угодно, ведет допрос. Молодой человек — свидетель и возможный подозреваемый. В голову лезла непрошеная мысль: «Ему лет двадцать пять-двадцать восемь, а ведет он себя как мальчишка-подросток».