В те дни Маруху также порадовала и неожиданно появившаяся на экране передача «Колумбия требует!», которая понравилась ей не только своим замыслом и профессионализмом, но и тем, что это был, пожалуй, самый подходящий способ моральной поддержки. Благодаря этой передаче Маруха ощутила связь с домом, поняла, что чувствуют родные и друзья. Она бы на месте авторов тоже затеяла что-нибудь подобное, стараясь поднять дух заложников и повлиять на общественное мнение. Маруха так увлеклась передачей «Колумбия требует!», что даже билась с охранниками об заклад, кто появится на экране в следующий раз. Однажды она поспорила, что завтра покажут ее хорошую подругу, знаменитую актрису Вики Эрнандес, с которой она тесно дружила. И выиграла! Хотя главным выигрышем для нее, конечно, была сама возможность увидеть и услышать близкого человека. Это был редчайший счастливый миг за все время плена.

Прогулки по двору тоже положительно влияли на здоровье пленницы. Немецкая овчарка, обрадованная возвращением Марухи, рвалась пролезть под калиткой, чтобы с ней поздороваться. Маруха поспешила ее успокоить, боясь возбудить подозрения охраны. Марина рассказывала, что за калиткой находится прелестный лужок, где пасутся овечки и бегают куры. Лунной ночью Марухе хватило одного беглого взгляда, чтобы убедиться в Марининой правоте. Однако лужок охранялся человеком с ружьем. Поэтому от мечты совершить побег при попустительстве пса пришлось отказаться.

20 февраля, когда жизнь, казалось, вошла в привычную колею, по радио объявили, что в окрестностях Медельина обнаружен труп доктора Конрадо Приско Лоперы, двоюродного брата главарей банды. Доктор Лопера куда-то исчез два дня назад. А спустя четыре дня был убит его кузен Эдгар де Хесус Ботеро Приско. Оба не имели уголовного прошлого. Доктор Приско Лопера в свое время осматривал Хуана Витту, причем пришел без маски и не скрывал своего имени. Маруха подозревала, что он и ее недавно осматривал, только под маской. Эти убийства, как и гибель братьев Приско в январе, напугали охранников и еще сильнее усугубили нервозность семьи Дворецкого. В комнате повеяло холодом при мысли о том, что картель отплатит за эти убийства казнью заложников, как было в случае Марины Монтойи. На следующий день Дворецкий явился к Марухе в неурочный час без видимого повода и сказал:

– Не хочу вас пугать, но дело серьезное. На двери в патио с ночи сидит бабочка.

Не подверженная суевериям Маруха не поняла, что он хочет этим сказать. Тогда Дворецкий произнес с хорошо рассчитанным трагизмом:

– Перед убийством тех братьев Приско было то же самое. Черная бабочка три дня сидела на двери в туалет.

Маруха вспомнила мрачные предчувствия Марины, однако сделала вид, что не понимает намека.

– Вы на что намекаете?

– Ни на что, – пожал плечами Дворецкий. – Но это очень плохой знак, ведь тогда донью Марину убили.

– Теперешняя бабочка черная или желтая? – деловито поинтересовалась Маруха.

– Желтая.

– Тогда это к добру! – заявила пленница. – Когда дурной знак, бабочки черные.

Напугать ее не удалось. Маруха слишком хорошо знала своего мужа, его образ мыслей и действий. Вряд ли он изменился настолько, чтобы потерять покой из-за каких-то там бабочек! Она прекрасно понимала, что Альберто и Беатрис не допустят утечки информации о силовой операции (если таковая готовится). Однако, стараясь все-таки объективно оценивать реальность, Маруха не исключала того, что убийство пятерых членов одной семьи, причем всего за месяц, может повлечь за собой тяжелейшие последствия для оставшихся заложников.

С другой стороны, поговаривали, что Конституционная Ассамблея не больно-то ратует за экстрадицию. А это должно было смягчить позицию Невыдаванцев. 28 февраля во время визита в Соединенные Штаты Америки президент Гавирия решительно высказался за сохранение экстрадиции любой ценой. Однако это никого не взволновало: в обществе уже укоренилось мнение, что экстрадицию применять не следует, и повлиять на это не могли бы ни подкуп, ни запугивания.

Маруха внимательно следила за развитием событий из своей каморки, где все дни были совершенно одинаковы. И вдруг, когда она с охранниками играла в домино, Волчок в конце игры убрал костяшки в коробку.

– Завтра мы уезжаем, – объяснил он.

Маруха не поверила, но сын учительницы подтвердил:

– Серьезно! Завтра приезжает Злыдень со своей охраной.

Так началось то, что впоследствии Маруха называла «черным мартом». Если уезжавшим охранникам было, судя по всему, поручено облегчить ей заточение, то вновь прибывшие, несомненно, старались сделать его невыносимым. Их приезд потряс дом до основания. Казалось, сама земля содрогнулась. Высокий, тощий Монах был еще угрюмее и замкнутее, чем раньше. Остальные вели себя так, словно и не уезжали. Злыдень помыкал ими, как головорез из боевика, по-военному четко отдавая команды искать в комнате несуществующий тайник (или делать вид, что ищут). Парни бесцеремонно перевернули все вверх дном, рылись в постели, выпотрошили матрас, а потом так небрежно набили его вновь, что Маруха с трудом засыпала на образовавшихся буграх.

Повседневная жизнь вернулась в старое русло, когда оружие держалось наготове и его грозились применить, если приказания не выполняются мгновенно. Злыдень говорил с Марухой, целясь ей в голову из автомата. Она, по своему обыкновению, угрожала пожаловаться шефам.

– Я не собираюсь погибать из-за твоего случайного выстрела! Успокойся – или я сообщу куда следует!

Однако ее угрозы не возымели действия. Впрочем, складывалось впечатление, что бесчинства творятся не специально, дабы ее запугать, а потому что система прогнила изнутри. Охранники были деморализованы. Даже частые склоки Дворецкого с Дамарис, выглядевшие раньше просто как элемент фольклора, теперь приобрели устрашающий характер. Он возвращался домой когда вздумается (если возвращался вообще), почти всегда в стельку пьяный, а жена поливала его отборной руганью. Вопли супругов и плач разбуженных дочек раздавались на весь дом. Охранники потешались, передразнивая хозяев, чем подливали масла в огонь. Уму непостижимо, почему на крики и шум ни разу не прибежали соседи! Хотя бы просто из любопытства.

Потом Дворецкий и его жена, по отдельности, изливали душу Марухе. Дамарис не без оснований терзала ревность, не дававшая ей ни минуты покоя. Дворецкий пытался исхитриться, чтобы, с одной стороны, утихомирить жену, а с другой – не отказаться от своих гулянок. Маруха их мирила, но лишь до следующей эскапады Дворецкого.

И вот однажды в разгар ссоры Дамарис, словно разъяренная кошка, располосовала ногтями физиономию мужа. Царапины потом долго не заживали. А он в ответ выкинул ее в окошко. Дамарис чудом осталась жива, повиснув на балконе, выходившем в патио. Это был конец. Дамарис собрала вещи и уехала с детьми в Медельин.

Дом остался в ведении Дворецкого, который частенько являлся лишь поздно вечером, навьюченный бутылками кефира и пакетами с жареной картошкой. Изредка в пакете была еще и курица. Устав дожидаться хозяина, охранники сами обшаривали кухню. Марухе по их возвращении доставались остатки галет с сырой сосиской. Томясь скукой, парни стали еще более неуравновешенными и опасными. Они проклинали своих родителей, полицию и вообще весь белый свет. Марухе приходилось выслушивать их рассказы о каких-то бессмысленных преступлениях, терпеть богохульства: бандиты нарочно кощунствовали, стараясь доказать, что Бога нет. А уж когда они принимались похваляться подвигами в постели, это вообще напоминало дурдом. Один даже подробно расписывал, как он извращенно издевался над своей любовницей в отместку за ее насмешки и грубость. Обиженные на весь мир, предоставленные сами себе, охранники в конце концов пристрастились курить марихуану и «базуку». Причем накуривались так, что в комнате, где и без того было душно, вообще становилось не продохнуть. Радио орало-разрывалось, парни хлопали дверьми, прыгали, пели, плясали и кувыркались во дворе. Один, похоже, когда-то был акробатом в бродячем цирке. Маруха грозила, что шум может привлечь внимание полиции, но парням все было нипочем.