Самым интригующим в этой истории было то, что на борту вертолета, перевозившего раненую Диану в Медельин, оказался некий мирный житель в наручниках. Два полицейских агента показали, что он выглядел как крестьянин лет тридцати пяти – сорока, смуглый, коротко подстриженный, довольно плотного телосложения, ростом метр семьдесят или чуть поменьше. На голове у него была матерчатая шляпа. Его задержали в ходе операции и как раз пытались выяснить, кто он такой, когда раздались выстрелы. Тогда пришлось надеть на него наручники и посадить в вертолет. Один из агентов добавил, что передал крестьянина унтер-офицеру, а тот допросил его в присутствии других полицейских и выпустил неподалеку от того места, где его обнаружили.

– Он тут ни при чем, – заявили полицейские, – выстрелы раздавались снизу, а мужчина был с нами наверху.

Эта версия опровергала утверждение, что мужчина был в вертолете. Однако члены экипажа настаивали на том, что они его там видели. Другие показания были еще более странными. Стрелок вертолета, старший капрал Луис Карлос Риос Рамирес, не сомневался в том, что мужчина летел с ними, а затем его в тот же день отправили назад, в зону оперативных действий.

Таинственный сюжет продолжился и 26 января, поскольку в районе Хирадорта, неподалеку от Медельина, обнаружили труп некоего Хосе Умберто Васкеса Муньоса, убитого тремя пулями девятимиллиметрового калибра, одна из которых угодила в грудь, а две – в голову. В картотеке следственного отдела имелась информация, что Муньос – член Медельинского картеля, за которым числятся тяжкие преступления. Следователи пометили его фотографию цифрой пять, смешали с фотографиями других преступников и показали тем, кто побывал в плену вместе с Дианой Турбай.

Эро Бусс сказал:

– Мне тут никто не знаком, но человек на снимке номер пять немного похож на бандита, которого я видел в первые дни после похищения.

Асусена Льевано сказала, что мужчина с пятой фотографии, только без усов, напоминает ночного охранника, который дежурил в доме, куда их с Дианой привезли в начале заточения. Ричард Бесерра узнал на снимке мужчину в наручниках, сидевшего в вертолете, однако пояснил:

– Форма лица похожа, но до конца я не уверен.

Орландо Асеведо тоже его узнал.

Наконец труп опознала жена Васкеса Муньоса, показавшая под присягой, что 25 января 1991 года в восемь часов утра ее муж вышел из дома и начал ловить такси. Но внезапно на него набросились двое полицейских, подъехавших на мотоциклах, и двое штатских и затолкнули его в машину. Он успел только вскрикнуть:

– Ана Лусия!

Но его уже увезли. Впрочем, показания жены во внимание не приняли, потому что больше свидетелей похищения Васкеса Муньоса не было.

«Таким образом, – говорилось в докладе Генпрокуратуры, – учитывая представленные доказательства, можно утверждать, что до начала операции в усадьбе Ла-Бола некоторые сотрудники полиции, отвечавшие за операцию, знали от задержанного Васкеса Муньоса, что в данном месте скрывают журналистов, и, весьма вероятно, после окончания операции информатор был убит». Подтвердился и факт двух других загадочных смертей во время облавы в Ла-Боле.

Отдел особых расследований, наоборот, пришел к выводу, что нет оснований утверждать, будто бы генерал Гомес Падилья или какие-то другие высшие чины колумбийской полиции были в курсе этих перипетий. Оружие, из которого смертельно ранили Диану, никем из полицейских не применялось. Спецназовцы, действовавшие в усадьбе Ла-Бола, несут ответственность не за ее смерть, а за гибель трех человек, трупы которых были обнаружены в районе оперативных действий. Поэтому в отношении военного следователя 93-го участка, его секретарши, а также экспертов департамента безопасности в Боготе будет официально проведено дисциплинарное расследование в связи с допущенными нарушениями принципиального и процессуального характера.

После публикации доклада Вильямисар почувствовал, что теперь у него есть повод написать Эскобару новое письмо. Как обычно, он послал его через братьев Очоа, присовокупив отдельное письмо к Марухе, которое слезно умолял ей передать. Пользуясь случаем, Вильямисар решил немного, в пределах школьной программы, просветить Эскобара относительно того, что власть в государстве делится на исполнительную, законодательную и судебную. И донести до него, что в рамках, определенных Конституцией и законами страны, президенту очень трудно управлять такой многочисленной и сложно устроенной организацией, как армия. Однако, признавал Альберто, Эскобар правильно критикует нарушение полицией прав человека и вполне справедливо требует гарантий для себя, родных и друзей в случае явки с повинной. «Я согласен с Вами, – говорилось в письме, – что наши цели в этой борьбы совпадают: мы хотим спасти свою жизнь и жизнь наших близких, хотим, чтобы в стране воцарился мир». Исходя из общности целей Вильямисар предложил выработать и совместную стратегию.

В ответе Эскобара, присланном через несколько дней, чувствовалось, что его самолюбие уязвлено попыткой Альберто преподать ему урок обществоведения. «Я прекрасно знаю, что в стране власть у президента, конгресса, полиции и армии, – писал Эскобар. – Но мне известно и другое: командует всем именно президент». И далее на четырех страницах следовали жалобы на произвол полицейских; по сути, никакой новой аргументации не приводилось, добавлялись лишь новые факты. Эскобар отрицал причастность Невыдаванцев к гибели Дианы. Они ее не убивали и никогда не пытались убить, иначе не стали бы выводить пленницу из дома и переодевать в черное, чтобы с вертолетов ее приняли за крестьянку. «Заложник ценится, только пока он живой», – подчеркнул Эскобар. На прощание же, без всяких околичностей и реверансов, Пабло позволил себе неслыханное заявление: «Не переживайте из-за того, что Вы когда-то публично требовали моей экстрадиции. Поверьте, все будет хорошо, и Вам не на что будет обижаться. Ведь у нас с Вами общие задачи: Вы защищаете свою семью, я – свою». Вильямисар соотнес этот пассаж с предыдущим, в котором чувствовалось, что Эскобару стыдно держать в заложницах Маруху, когда война идет на самом деле не с ней, а с ее мужем. Дело в том, что Вильямисар уже говорил ему об этом, только в несколько иных выражениях. «Как же так? Мы с Вами воюем, а в заложниках держат мою жену?» – вопрошал Альберто и предложил себя вместо Марухи, чтобы вести переговоры напрямую. Эскобар отказался.

К тому моменту Вильямисар уже раз двадцать, а то и больше, побывал в тюрьме у Очоа. И всякий раз наслаждался кулинарными шедеврами, которые обитательницы Ла-Ломы приносили с массой предосторожностей, опасаясь покушений. Постепенно Альберто и Очоа узнавали друг друга и проникались взаимным доверием. Они часами обсуждали каждую фразу и каждый жест Эскобара, стараясь угадать его скрытые намерения. Вильямисар почти всегда возвращался в Боготу последним рейсом. В аэропорту его встречал сын Андрес, которому нередко приходилось за компанию с папой пить минеральную воду, тогда как папа снимал накопившееся напряжение более крепкими напитками. Вильямисар держал слово и вел затворнический образ жизни: если с кем-то и виделся, то только по делу. Когда напряжение становилось невыносимым, он выходил на террасу, глядел в ту сторону, где, по его мнению, скрывали Маруху, и часами мысленно с ней беседовал, пока его не одолевал сон. А в шесть утра Альберто уже снова был на ногах, готовый к новому туру борьбы. Получив ответ на письмо или узнав какие-то другие интересные новости, Марта Ньевес или Мария Лия звонили Вильямисару по телефону, ограничиваясь одной-единственной фразой: