– Вот как…

Рассел мотает головой – он еще не закончил.

– Я хочу, Ари! Поверь мне, я правда этого хочу, но у меня нет практики. Я всегда боялся, что Элоди будут считать обузой, «прицепом», не захотят принимать ее всерьез…

Я накрываю его руки своими – теперь могу наконец распоряжаться обеими.

– Элоди не обуза. Она замечательная – прежде всего благодаря тебе и Лив. Ты прекрасный отец.

– Не перехваливай меня, – возражает он, однако мягче, чем еще десять минут назад. В его взгляде читается приятная гордость. – Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной проводить с ней время.

– Расс, я с удовольствием буду проводить время с Элоди!

Его лицо светлеет.

– Правда? Она с прошлых выходных все время о тебе спрашивает – ты ей понравилась.

– Все дело в мюзиклах. Мало что сближает так, как мюзиклы. И буррито. – Посерьезнев, я добавляю: – Тебе не нужно выбирать между отцовством и отношениями – ты имеешь право и на то, и на другое. Ведь отцом ты останешься независимо от того, есть я или нет… Ох, не то говорю… В общем, я хочу попробовать. Вряд ли у нас с самого начала получится идеально, но, если ты готов, я хочу попытаться!

Рассел переплетает пальцы одной руки с моими, а второй гладит меня по щеке:

– Готов.

Я сразу чувствую себя в безопасности.

– Мне тоже есть чего бояться, – признаюсь я, медленно раскачиваясь на качелях. – У меня не самый лучший опыт отношений. Я никогда не была в них собой.

Положив руку мне на плечо, Рассел ждет продолжения. Он слушает, но не давит на меня.

– Всегда старалась быть позитивной и жизнерадостной. Никакого негатива, никакого плохого настроения. Когда я чувствую, что мне грустно, то веду себя ровно наоборот – раздаю комплименты, твержу позитивные аффирмации, чтобы восстановить баланс или сместить его в другую сторону. Всегда считала, что только так со мной кто-то захочет быть. И некоторое время это работало – ну или мне так казалось. Я ведь даже замуж собралась!

Он не поймет, в чем суть моего защитного механизма, если не объяснить. Невозможно пригласить Рассела в свою жизнь, не открыв перед ним забаррикадированную дверь в мое прошлое. Я это понимаю, однако легче не становится.

– Если пытаться объяснить – а я хочу, правда! – начинать надо отсюда, с Редмонда. Наши с мамой отношения… не всегда были такими, как сейчас. Да и какие они сейчас, сама не знаю.

– Я в общих чертах понял.

– Раньше она была другой. Периодически у нее случались тяжелые дни, и тогда она не могла дать мне того, в чем я нуждалась. Наши с ней проблемы… во многом похожи.

Подробно говорить о психическом здоровье матери я пока не готова. Не чувствую за собой такого права, особенно в паре кварталов от ее дома.

Я вцепляюсь в качели, осознавая, что дверь уже почти открыта. Как ни странно, выходит проще, чем я думала. Меня не душит страх, в голове не пульсирует аварийный сигнал «ЗАТКНИСЬ НЕМЕДЛЕННО». Более того, меня тянет высказать все то, о чем я никогда не могла поговорить с близкими людьми. Если даже мать способна измениться, то тем более могу я.

– У меня клиническая депрессия. Уже давно и, скорее всего, на всю жизнь – такие вещи со временем никуда не деваются. – Я внимательно наблюдаю за реакцией Рассела. Он медленно кивает. – Еще в подростковом возрасте бывали дни, когда мир казался серым. Я на автопилоте ходила в школу, почти не слышала, о чем со мной говорят, возвращалась домой вымотанная, хотя ничего особенного не делала. Все давалось мне с трудом, хотя физически я была в полном порядке. Ощущение было такое, будто меня огромным магнитом тянет к земле, и эта тяжесть мешала наслаждаться самыми любимыми вещами. Когда я перестала справляться даже с домашними заданиями по точным наукам, стало понятно: что-то не так. – Я принужденно смеюсь, и Рассел слегка улыбается в ответ. – Диагноз мне поставили только в колледже. Я тогда обратилась в медицинский центр, потому что вечно чувствовала себя усталой, в то время как вокруг кипела жизнь. Мне хотелось так же, и я не понимала, почему не получается даже друзей завести. Узнав диагноз, стала собирать информацию о депрессии, обратилась к психологу, и постепенно сделалось легче. Не моментально, но к концу первого курса я наконец снова стала собой. До сих пор хожу к психологу и принимаю антидепрессанты. Большую часть времени все хорошо, но иногда у меня бывают плохие дни, и я не желаю это от тебя скрывать.

Он кладет руку мне на колено и останавливает качели. Даже не заметила, что все это время раскачивалась.

– А почему это нужно скрывать?

– Раньше я никому об этом не рассказывала. Ни одному из своих партнеров. Никому из тех, кто был для меня важен. – Я смотрю на его руку, которая размеренно гладит меня по колену. – Отец ушел, потому что не мог больше выносить мою мать, и я решила, что меня будут любить и со мной согласятся жить, только если я все время буду жизнерадостной, как на экране. Иначе превращусь в свою мать, а этого я всю жизнь старалась избежать. Помнишь, говорила – мой бывший решил, что я слишком жизнерадостная. Может, так оно и было, только я больше этого не хочу, – признаюсь я, подразумевая: «Только не с тобой». Надеюсь, Рассел это понимает, потому что произнести вслух я не решусь.

– Спасибо, что рассказала. – Он кладет вторую руку мне на колено, все это время пристально глядя в глаза. – Я тоже ходил к психологу, когда только переехал в Сиэтл. У меня накопилось много непроработанных переживаний по поводу Элоди, так что несколько лет я регулярно посещал сеансы психотерапии… Очень рад, что мы можем об этом поговорить.

На сердце теплеет.

– Я тоже. – Киваю в сторону дома. – Мать, которую ты видел, – не та, что меня растила. Такой она бывала лишь изредка, а по большей части все было так плохо, что сложно вспомнить другое. Мне хочется ее простить, наладить отношения. В юности мечтала о матери, с которой могла бы ходить в кафе по воскресеньям и болтать обо всем. Глупо, конечно… Представляла, как она будет участвовать в планировании свадьбы – до мелочей, временами даже до раздражения. Так приятно было бы спорить с ней, что лучше – шведский стол или полноценный обед. Только ничего такого не было, даже когда я стала невестой. Ее это совершенно