В глазах Семена Михайловича Мамаев не был франтом и причислялся, к вполне адекватным, современным людям. Судя по научным конференциям, он выглядел прилично одетым и гладко выбритым мужчиной, что не вязалось с описанием портрета, написанным Геннадием. Можно было допустить, что со временем многое меняется в облике. Сема не собирался зацикливаться на костюме. Мало ли как может выглядеть настоящий ученый. Он считал, что об ученом следует судить по его творчеству, а не по костюму, взятому из химчистки или вытащенному из ящика для белья. У него появилась мысль, что дело не в одежде. Актерские способности, достойные уважения, всегда ценились в мире науки. Может Федор вспомнил о своих актерских способностях и мог, сменив одежду, преобразиться в шофера или тракториста, что говорило в его пользу. Сема сталкивался и с драчуном Мамаевым, отстаивающим на совещаниях свою точку зрения и оставляющим незаживающие раны на физиономии противников.

Переговоры в Туле прошли успешно и завершились договоренностью о поставке оборудования. Прощаясь с руководством завода, Геннадий Петрович дружески похлопал своего шофера по плечу и панибратски предложил: пойдем, Федя, к машине. Через неделю представители завода прибыли с ответным визитом для переговоров и подписания договора. Они оторопели, увидев в кабинете директора института шофера Мамаева, профессионально ведущего переговоры. Присутствующему Геннадию Петровичу не позволили промолвить ни словечка. Тема для лаборатории была признана не перспективной и представители завода уехали ни с чем.

– Я всё же приобрел в Туле списанную «атомную пушку»,– не унывал Геннадий,– привёз её в институт, провел эксперимент по дезинфекции семи кишечных палочек, находящихся в пробе, и написал статью о положительных результатах опыта. Видели бы вы Мамаева, ворвавшегося в химическую лабораторию, в которой я, мирно беседуя с лаборанткой, пил кофе. Он встал в боевую позу, раскрыл страницу, на которой была напечатана моя статья, и потряс журналом в воздухе

– Вы что себе позволяете! – кричал он.– Я не позволю в моей лаборатории устраивать эксперименты «на дому» и публиковать результаты, полученные по обеззараживанию семи кишечных палочек, когда в стакане воды по ГОСТу «вода питьевая» их – двести!

– Федя, видимо, забыл, где я раньше работал и кого до сих пор считаю своим учителем,– высказался Геннадий, признав в который раз Семена Михайловича своим учителем.– Дело не в семи кишечных палочек, а в тотальном уничтожении патогенных микробов, участвующих в эксперименте.

– Любите вы вставлять, где попало, иностранные словечки,– остановил меня Мамаев.– Вы пишите в статье о патогенных и непатогенных микробах. На территории России следует употреблять русские слова. Скажите, как в русском языке обозвать непатогенные бактерии.

– Мезофильные,– сказал Геннадий.

– Опять сказано не по-русски,– отпарировал руководитель лаборатории.

– Апатогенные,– поправился Геннадий.

– Опять не по русски.

– Непатогенные так и останутся непатогенными,– откровенно рассмеялся Геннадий.

Выходило, чтобы не просил руководитель лаборатории, его сотрудник не переведет слово «непатогенные» на русский язык.

– С вами все ясно,– закончил разговор Мамаев.

Взаимоотношения между руководителем лаборатории и сотрудником накалялись с каждым днем и неминуемо должны были разрешиться. Весь вопрос заключался в коротком слове: когда? Геннадий ждал, что Семен Михайлович, услышав об его уходе с работы в Москве, поможет ему решить этот злободневный вопрос, но слышал только благожелательные слова со стороны бывшего руководителя. Членораздельной просьбы о приеме на работу не последовало, так как ее результат напрашивался сам собой. Провожая Геннадия к выходу, Семён Михайлович подозвал идущего по коридору Михаила познакомиться с гостем. Преемник, занявший освободившее место в лаборатории после ухода Геннадия, дружески пожал протянутую руку.

– Очень приятно,– сказал Михаил.

– И мне приятно, что вам приятно,– ответил Геннадий.

На любезность можно было ответить иначе. Михаил, не разжимая губ, растянул их в подобие улыбки, глаза его сузились. Невольные конкуренты посмотрели друг на друга. Преемник нашел с иголочки одетого коллегу симпатичным малым. Михаил расправил плечи, предоставляя возможность коллеге рассмотреть его во всей красе. Ему самому интересно было представить, как он выглядит со стороны. Виктор Иванович, возвратившись из Соединенных Штатов и отвечая на вопрос: как выглядит средний американец,– ответил, что средний американец выглядит приблизительно так, как выглядит Петров. Тот же директор в других обстоятельствах, отстраняя его в период отпуска от работы руководителя Средне-Азиатского опорного пункта и лишая, тем самым, дополнительного заработка, не услышал бурчания под нос, допустил, что имеет дело с не русским человеком. Михаил, подписывая приказ об отстранении, продолжал вести себя так, как будто ничего не случилось, что позволило директору насторожиться, и позже, оставшись наедине с Семеном Михайловичем, назвать Михаила азиатом. Сема, возвратившись в лабораторию, незамедлительно передал своему сотруднику, что думает о нем директор.

– Наш директор,– сказал он,– не проживал в Средней Азии, но по повадкам уж кто, как не он, является настоящим азиатом. Чтобы исключить ненужные эксцессы, он подгадал время и во время вашего отпуска издал приказ о ликвидации опорного пункта и лишения вас полставки.

Михаил ничего предосудительного не увидел в действиях директора. Он знал, с кем имеет дело. Возражений, что его обозвали азиатом, тоже не последовало. Безусловно, долголетнее проживание в Средней Азии не прошло бесследно и какие-то повадки азиата были, наверняка, им приобретены. Михаил решил, что не ему судить, что он представляет собой. Ашхабадские друзья, знавшие его поближе, считали, что нормальным человеком он становится только после трех рюмок водки, а иногда взвивается, как горделивый горец, не слыша чужого мнения. Геннадий должен был увидеть в Михаиле среднего американца, взрывного горца и азиата одновременно, причем с широкой русской душой. Предшественник скользнул взглядом по преемнику и решил, что успеет с ним разобраться, если займет прежнее место в лаборатории.

– Будем прощаться,– обратился Геннадий к Сёме.

– Если будут трудности, приходите. Всегда рад помочь вам. Не сомневайтесь, для вас всегда найдется место в моей лаборатории. Сейчас, правда, штатное расписание не позволяет мне увеличить штат.

Попрощавшись в холле с Геннадием, Семен Михайлович закрыл входную дверь института за бывшим сотрудником. После его ухода воцарилось молчание. Вопрос трудоустройства новых сотрудников находился не в компетенции Михаила, но он, все же, нарушив молчание, задал его.

– Вы собираетесь принять Геннадия на работу? – спросил Михаил.

Вопрос прозвучал риторически, между прочим. Не хотелось придавать особого значения ответу, каким бы он не оказался. Еще рано было рассуждать, как сложатся взаимоотношения между будущими коллегами и сложатся ли они вообще? Во всяком случае, Михаил точно знал, что он не предоставит Геннадию больше повода произнести фразу: «и мне приятно, что вам приятно».