Инспектор Клейтон перевел дыхание и продолжил:

— Нам известно, что миссис Мартин имела обыкновение читать, писать письма и заниматься счетами в соседнем отсеке библиотеки, том, милорд, вход в который преграждает веревка. Мы можем заглянуть туда через минутку. Из заключения врачей следует, что умерла она, скорее всего, примерно между тремя и шестью пополудни. Неизвестно, поднялась она на башню одна, или с ней был какой-то неизвестный нам посетитель. Беда в том, что старики Кеннеди уехали как раз во вторник. И бедная миссис Мартин умерла тоже во вторник. Кеннеди вернулись только вечером в четверг. Как они последними видели ее живой, так и первыми увидели ее мертвой. Они подумали, что она оступилась. Говорят, она часто поднималась на башню поглядеть на окрестности, понаблюдать за птицами. Конечно, она могла оступиться. Но, переговорив с Форин-офис, милорд, наш главный констебль сразу отказался от этой версии. Конечно, она могла и прыгнуть, отъезд Кеннеди создал все условия, чтобы без помех расстаться с жизнью. Но что толку в пустых рассуждениях! Давайте лучше пройдем на башню, пока еще не стемнело, милорд.

Они подошли к лестничному пролету, ведущему вверх из библиотеки.

— Констебль Уотчетт, наверно, уже сказал вам, что не одобряет домов, которые стоят в воде, милорд, — говорил он, прокладывая путь по коридору, который привел их сначала в спальню, а потом в молельню, обустроенную как настоящая церковь — с алтарем, распятиями и скамьями с высокими спинками. — А этот дом к тому же еще и «бестолковый», по определению Уотчетта, — тут лестницы не там, где им должно быть, а разбросаны по всему дому, как придется.

Теперь они оказались в изысканно убранной гостиной с французскими гобеленами по стенам и несколькими дорогими на вид картинами. Выглянув в окно, Пауэрскорт снова увидел ров, на этот раз с другого угла, обманчивый, манящий, таинственный. Инспектор Клейтон меж тем поджидал его у еще одной лестницы, на этот раз каменной.

— Мы не знаем, милорд, — сказал он, — с какой стороны она сюда пришла, тем же путем, что мы, или другим, из большой спальни, однако на башню ведет только вот эта лестница.

И он начал подъем, в конце пути подняв деревянную крышку в потолке.

— Как она обычно, открыта или заперта? — поинтересовался Пауэрскорт.

— Обычно открыта, милорд. Смысла нет запирать. Никому не попасть на башню, если не зайти в дом, а если в гости приезжал кто-то с детьми, то тогда мистер Кеннеди, конечно, загодя вешал замок.

Теперь они оказались на самой вершине башни. С маленькой площадки, на которой они стояли — не более двенадцати квадратных футов, — были видны коттеджи и хозяйственные постройки, которые входили в поместье, просторный луг и за ним озеро. С востока на запад простирались леса, составляющие кентскую часть древних чащоб Южной Англии. Клейтон осторожно подошел к тому месту, прямо под которым находился Западный мост, и, глядя вниз на воду, проговорил:

— Доктора говорят, вот отсюда она, видно, и упала. Видите, парапет низкий. Коронер на дознании, надо думать, об этом упомянет. Они, коронеры, всегда задним умом крепки.

— Вы думаете, она взобралась на парапет и прыгнула? Или споткнулась и упала? — Пауэрскорт снова ощутил манящую власть воды.

— Они считают, что разницы нет. Так и так в падении ее тело перевернулось — это докторовы слова, не мои, — и она летела головой вниз, пока не ударилась о каменную боковину мостика. Вроде бы удар оказался смертельным.

— Вроде бы? Так они что, не уверены в этом?

— Бедняжка пробыла в воде сорок восемь часов. Они считают, что удар сделал свое дело, но, кроме того, полагают, что она еще и утонула, — в общем, подстраховаться хотят. Тело плавало лицом вниз во рву, когда его увидели Кеннеди. Такая кентская, знаете ли, Офелия.

Пауэрскорт внимательно посмотрел на Клейтона. Полицейские инспекторы не каждый день ссылаются на Шекспира и полотна Уотерхауза и Милле. А что, если Летиция Мартин знала о Тамаре Керенковой, вальсирующей с ее мужем на санкт-петербургских паркетах, подумал вдруг он. А может, супруги как-то эту ситуацию обговорили, разрешили? Может, последний приезд Мартина в российскую столицу означал для его жены предательство их любви? И не было ли чудовищной иронии в том, что Мартин, по существу, сохранил данный жене обет верности — конечно, если он его давал. Потому что не сообщил Керенковой, что он в Петербурге, и именно этим так сильно ее озадачил. Пауэрскорт смотрел вниз, на воду, и задавал себе эти безответные вопросы. Он попытался вообразить отчаяние, которое охватило Летицию Мартин при мысли, что Родерик вернулся к ней только для того, чтобы предать ее снова.

— У вас задумчивый вид, милорд, — сказал Клейтон. — Что-нибудь показалось странным здесь, наверху?

— Только то, как недолго приходится падать, чтобы убить себя. Конечно, она могла оступиться. Или, как мы оба знаем, ее могли столкнуть. Я пытаюсь представить себе, как миссис Мартин относилась к тому, что ее муж снова уехал в Россию. Возможно, ей было известно, что у него там любовница, — имени ее, конечно, она могла не знать, но о том, что она есть, — вполне. Жены обычно знают такие вещи. А потом ей показалось, что он к ней вернулся. Все эти рассказы о требованиях секретности, о том, что только премьер-министру известно, в чем состоит его миссии, — все это могло восприниматься ею как некая форма покаяния. И потом он уехал и умер, и горе ее — непереносимо. Это ведь двойное предательство: сначала он уезжает, чтобы снова встречаться с любовницей, а потом умирает, чтобы стать неуязвимым для упреков! Она погружается в пучину несчастья. Помните?

Не раз желал

Я тихой смерти поступь полюбить,

Ее, бывало, ласково я звал

В ночи мое дыханье растворить.

Как царственно бы умереть сейчас,

Без боли стать в полночный час ничем…[12]

— Джон Ките, милорд, — с гордостью сказал инспектор Клейтон. — «Ода соловью», если мне память не изменяет.

— Ваша память прекрасно вам служит, инспектор. А теперь давайте оставим на время мои своевольные фантазии насчет миссис Мартин и ее состояния духа. Что за погода была в тот день? Дождь? Мокро? Легко было подскользнуться на этих камнях?

— Да, было мокро, милорд. Если тут наверху их было двое, дождь смыл все следы. Хотите побыть здесь еще, милорд? Или спустимся вниз и я попробую уговорить констебля принести нам чаю?

Пауэрскорт оглянулся напоследок с уверенностью, что придет сюда еще раз.

— Чай, заваренный констеблем Уотчеттом, — идея замечательная, инспектор. У меня есть еще вопросы, которые хотелось бы прояснить с вами в этой великолепной библиотеке, — говорил он, спускаясь по ступенькам в гостиную. И снова его заворожил вид воды во рву, ее неуловимое движение, живое мерцание и тут же, следом, полный покой. Может, семейству Пауэрскорт следует подыскать себе дом со рвом? Хорошо так сидеть у окна и, притворяясь, что читаешь, следить за изменчивым поведением воды… Да, неплохо, но тогда кому-то пришлось бы круглые сутки стоять на посту и вытаскивать близнецов каждый раз, когда они свалятся в ров — а они непременно будут падать в воду, да по нескольку раз на день.